На всякий случай дядя Миша приказал послушным туристам ждать его в каютах, сам же пошел на разведку. Углич удивил. Литератор Есин давно не видел такого жалкого зрелища. Грязная серая пристань, обдуваемая свирепым ветром, убогое сельпо из прогнившего дерева с не менее убогой желтой вывеской «Магазин» и никаких достопримечательностей. За гостями дядя Миша вернулся с тремя бутылками «беленькой».
– О! – продемонстрировал он добычу. – Как слеза!
Через полчаса иностранные литераторы под конвоем нашего, еле шевеля ногами и языками, закутавшись в одеяла, ступили на гостеприимную угличскую пешеходную дорожку. Несмотря на то что дядя Миша тоже выпил, он строго контролировал ситуацию и судорожно оглядывался по сторонам в поисках указателей для туристов. Знаков не было. Теплая компания добрела до сельпо, и тут Есин остановился как вкопанный. Прямо перед ним приветливо указывали на места, достойные посещения туристов, два знака: один – налево, другой – направо. На левом было написано «Музей тюремного творчества», на правом – «Музей водки». Есин сначала немного растерялся, не зная, какую из достопримечательностей посетить в первую очередь, но вовремя сообразил, что если пойти сначала в музей водки, можно оттуда и не выйти, поэтому широким жестом пригласил иностранных гостей полюбоваться поделками заключенных «Угличской городской тюрьмы». Слава Богу, гости ни бельмеса не соображали по-русски, поэтому приняли шахматы из хлеба за раскопанные археологами свидетельства древней цивилизации. В принципе музей и был очагом древнейшей культуры института наказания. Судя по всему, поделки зеков из хлебного мякиша поразили воображение иностранцев. «Как бы вы удивились, если бы на самом деле узнали, что это такое», – подумал дядя Миша и заметил, что в музей вошла довольно шумная компания мужиков, которые легко могли бы претендовать на позицию авторов тюремных изделий. Возможно, они принесли новые экспонаты, а может, просто пришли поддержать товарищей в неволе. Полюбому сытых и пьяных иностранцев нужно было уводить. Следующий пункт назначения – музей водки. Для того чтобы не пускаться в долгие объяснения, Есин запасся еще парой бутылок и устроил прямо в музее «дегустацию» продукта. Гости оживились и, кажется, перестали задавать глупый вопрос: «А где же шедевры деревянного зодчества?» Их вполне устроили шедевры ликеро-водочного комбината и подневольного рукоделия. Вторую бутылку распивали по пути на теплоход. Дальнейшее пребывание на борту запомнилось смутно, поэтому пролетело незаметно. Иностранцы были почему-то сильно рады прощанию с теплоходом и Мишей, поэтому чуть не взасос целовали его по пять минут каждый. Дядя Миша получил премию от Союза писателей за прием высочайшего уровня, оказанный иностранным литераторам.
Таких историй в запасе у дяди Миши были тысячи. И когда он был в форме, его слушали раскрыв рты.
Но сейчас у Генриха челюсть отвисла по другой причине. Дядя Миша был в халате. Он даже не соизволил надеть брюки.
Мозг человека и человечества так много определяет в жизни общества! Как же не считаться с механизмами мозга, которые реально в нем существуют, на основе которых он не только управляет своим организмом, но и пытается управлять малыми и большими формами жизни на планете?!
Н.П. Бехтерева
«Хорошенькая ситуация, – подумал Генрих, – безутешная еврейская вдова в объятиях ближайшего друга покойного!» Мозг будущего ученого был собран и не позволял лицевой мускулатуре делать то, что ей хочется. Ей хотелось сжаться в отвратительную скорбную гримасу, собрать брови домиком, затрясти губами и выпустить из слезных желез подступающую жидкость. Генрих с особенной благодарностью отметил, что голосовые связки как-то натужно растянулись и отказались выдавать фразы обычным манером, голос звучал низко, грубо и беспристрастно. – Привет работникам искусства и культуры! Как это вас угораздило, дядь Миш, предстать в таком неформальном виде? Я понимаю, если бы на улице хлестал ливень и вы промокли. Или недоумок-водитель обрызгал вас грязью возле нашего дома... Или моя мама работала бы вашей личной портнихой... Или уркаганы обчистили вас до нитки... Или...
