Все о разводе. Справочник для чайников.
Читаю.
Перечитываю.
Ищу способ выйти из положения и не нахожу. Все ужасающе ясно: если никто не согласится засвидетельствовать, что наши «супружеские отношения прекращены», я не смогу развестись — разве что не буду видеться с Марион в течение двух лет.
А Беатрис на людях держаться умеет, посмотришь со стороны — идеальная супруга.
А я никогда никому не жаловался, не решался. Я и себе-то самому с трудом решаюсь поплакаться…
Но если я скажу, что в ней есть и другая женщина, отнюдь не такая прекрасная, я сразу стану негодяем, а она жертвой…
Значит, я должен жить с женщиной, которую больше не люблю.
Я в ловушке, в мышеловке, что и требовалось доказать.
Я потрясен, я убит. Готов заплакать. Увидеть бы сейчас Сару, обнять бы ее. И рассказать ей об этой мышеловке — адской, невыносимой. Сара… я вижу ее улыбку, слышу ее смех… Мне придется встречаться с ней тайком, урывками, выдумывать сверхурочную работу, или обеды с так называемой жирной свиньей, или какие-нибудь курсы повышения квалификации… Терпеть не могу такого! Даже думать о таком противно. А если я уйду, то встречаться тайком придется с Марион. Так и вижу, как сижу в засаде у школы, ловлю ее потихоньку после балета или музыки… Не менее противно.
Я мышь, которая угодила в ловушку… Ради Марион я должен остаться, у меня даже и видимости выбора нет.
— Ну что? Сам видишь, я была права.
— Как всегда…
— Бенжамен, не дуйся! Ты же знаешь, что я люблю тебя. Может быть, ты больше меня не любишь, но я тебя люблю.
— Нет!
— Да! Я-то абсолютно уверена, что люблю тебя.
— Любимых в тюрьму не сажают.
— Ой, только, пожалуйста, без громких слов! Я тебя люблю и хочу, чтобы ты остался со мной. Какая же это тюрьма!
— Тебе-то откуда знать…
— Я себя знаю достаточно хорошо и могу утверждать, что жить со мной не так уж трудно. К тому же я, как тебе известно, долго работала над собой.
— Значит, халтурила. Ты не так уж хорошо себя изучила.
— Ну кончай, Бенжамен, хватит, перестань цепляться к словам, пожалуйста. Тебе от этого легче не будет, зато нам жить дальше станет невыносимо!
Жить станет невыносимо… Спасибо, Беа, ты дала мне отличный совет, как это любезно с твоей стороны!
— Бенжамен… я хочу, чтобы ты поверил: только потому, что я люблю тебя, я настаиваю на том, чтобы ты со мной остался.
— Любить — значит желать другому счастья… пусть даже он будет счастлив без тебя.
— Это утопия! Совершеннейшая утопия! Когда любишь кого-то, то хочешь, чтобы он был с тобой!
— Разве? Ты все перепутала, Беатрис, это не любовь, это желание владеть. Не тешь себя иллюзиями: вовсе ты меня не любишь, ты всего-навсего хочешь, чтобы я принадлежал тебе, слушался тебя во всем.
— Ну как ты ухитряешься, Бенжамен, все с ног на голову поставить! Все-то тебе не так!
— Потому что я слишком чувствительный. Ты должна к этому приспособиться или отпустить меня. Спокойной ночи!
Я решительно встаю.
— Бенжамен, у нас сейчас трудное время, но мы скоро преодолеем эти трудности. Если ты возьмешь себя в руки, сам увидишь, все будет как раньше.
— Я не хочу «как раньше». До свидания.
— Бенжамен! Мы не закончили разговор, нельзя же лечь спать, не помирившись…
— Я закончил. И мы будем ложиться спать, не помирившись, столько раз, сколько ты сочтешь нужным.
— Господи, Бенжамен, но ведь если ты будешь так себя вести, атмосфера в доме станет непереносимо тяжелой… для Марион!
— Все зависит от тебя. Спокойной ночи!
— Бенжамен! Вернись! Постарайся меня понять, сделай усилие…
— Сначала ты.
Я выхожу.
Один в спальне. Слушаю тишину. Боже, что творится у меня в голове, что за содом…
А если моя стратегия рухнет? А если…
Недолго я побыл в одиночестве, вскоре явилась моя тюремщица. И принялась за дело.
Мне больно, когда ее руки ко мне прикасаются, мне хочется других рук, тех, от чьих прикосновений я начинаю счастливо сходить с ума.
Я шарахаюсь. Инстинктивно.
Теперь я знаю, что умею любить, что это прекрасно, это сладко. Одна только мысль о том, чтобы вернуться к акробатическому сексу, грубому, без пощады и без желания, приводит меня в ужас. Ни за что и никогда!
Я ни за что и никогда больше не хочу ощущать эти руки на моем теле! Никогда, никогда, никогда!
