Саша сидела поникшая, безмолвная. А она-то воображала, что написала шедевр! И ее роман издатели немедленно с руками оторвут! В мечтах она уже видела себя знаменитой писательницей, к которой стоит вереница поклонников за автографами.
«Никогда этот человек не научится писать».
— Не отчаивайся, Саша, — виновато сказал Алик. — Она просто не поняла. Один отзыв — это еще не отзыв. Надо еще кому-нибудь послать. Я говорил Лике…
— Нет! — вздрогнула она. — Если уж Лике так написали… Я представляю, что было бы, если бы я сама отнесла в издательство рукопись.
— Ничего бы не было, — усмехнулась Бестужева. — Ты бы так и не дождалась ответа. Кому охота с этим возиться, когда есть по-настоящему талантливые люди?
— Я все поняла, — Саша встала. Лицо у нее было красное, словно бы ее по щекам отхлестали. — Пойду…
— Ты куда? — удивилась тетка. — Сейчас обедать будем. Устрицы сегодня утром из Франции привезли. Свежайшие.
— Я не хочу есть. Я больше ничего не хочу.
— Нет, я тебя никуда не отпущу. Поешь хотя бы. Да если бы я так реагировала на каждую неудачу, меня бы здесь, в этом доме, и в помине не было. Сядь! — велела тетка. — Вытри сопли! Да, это обидно, но не приговор. Тебе только двадцать четыре.
— Скоро будет двадцать пять, — прошептала Саша.
— И что? Захочешь писать — научишься.
— Я не захочу.
— Ну, как знаешь. Идем обедать.
…Домой ее привез Алик. Перед тем как высадить из машины, спросил:
— С тобой все в порядке? Я могу тебя оставить одну?
— Думаешь, с балкона кинусь? — усмехнулась она.
— Саша, не пугай меня.
— Не беспокойся, я это переживу. Подумаешь, парень бросил, подруга не поняла, мечты разбились. Пустяки, правда?
— Нет, не пустяки. Ты хороший, добрый, отзывчивый человек. Который еще не утратил веры в людей и не разучился чувствовать, сопереживать. А этот город для других. Для равнодушных и циничных. Не надо так на все реагировать.
— А как же ты? — она в упор посмотрела на Алика. — Разве ты циничный?
— Я живу с богатой женщиной, — усмехнулся он. — Которая на десять лет меня старше. Как ты полагаешь, что обо мне думают люди?
— Но ты ведь ее любишь!
— Не говори это никому, — грустно сказал Алик. — Я альфонс. Ничтожество. Потому живу в этом городе по праву. Ловко умею врать и притворяться. Когда говоришь то, что думаешь, надо стебаться над собой и своими чувствами, и смеяться первым.
— Я поняла. Спокойной ночи, Алик. Не волнуйся: со мной все будет в порядке.
Он еще долго стоял под ее окнами и уехал только, когда позвонила жена. Ей надоело ждать, когда племянница с Аликом наговорятся.
— Переплюев, живо домой! — скомандовала Лидия Павловна. — У меня бессонница, а ты хорошо делаешь массаж.
«Соскучилась», — улыбнулся он. Когда жена называла Алика «Переплюев», это означало, что она злится сама на себя.
Придя домой, Саша первым делом достала свой экземпляр романа «Паутина лжи». С отвращением подумала: «И в самом деле, сплошная банальщина. Какие открытия я сделала? Да никаких. Описала свои переживания, до которых и дела никому нет. Описала скучно, нудно, да еще и с бешеным количеством ошибок и опечаток».
И она принялась рвать листы с отпечатанным на них текстом. Рвать пришлось долго, все ж таки это была не папочка со стихами, а целый роман! Покончив с этим, Саша взялась за веник. Надо поскорее вымести из дома всю эту дрянь!
Через полчаса она вынесла мусорное ведро и, стоя у подъезда, долго смотрела на звездное небо. Заканчивалась весна. Лето уже созрело и висело на ветке, словно румяный плод. Спелое, сочное, готовое вот-вот брызнуть соком. Саша подумала, что в Грачах, наверное, сейчас чудесно. Тенистые улочки, аромат цветущей сирени и маминых пирогов.
На следующее утро она поехала на вокзал и купила билет домой.
С прозой, как и со стихами, тоже было покончено.
