— В курсе, — кивнул Сенаторов. Вообще-то он рассчитывал, что жена сообщит о своей беременности. Им нужен наследник. Пора бы.
В спальне у них в плане интимных отношений было как в холодильнике. Оба еле-еле разогревались до нужной температуры, чтобы выполнить супружеский долг. После этого Сенаторов сразу засыпал, а Александра уходила в душ и долго стояла под струями горячей воды, не в силах согреться. Ее почему-то трясло. Олег был ей противен, все его движения были заученными, механическими, к тому же у него полностью отсутствовало чувство ритма. В ушах у Александры звучала какая-то какофония, когда она лежала под мужем, думая только о том, как бы все это поскорее закончилось. Сплошная фальшь, ни одной верной ноты. И хотя врач сказал, что с госпожой Сенаторовой все в полном порядке, она после этих ночей чувствовала себя отвратительно. И с омерзением думала о беременности и родах. Надо так надо.
— Пока я не беременна. Я о другом хотела поговорить, Олег. У нас слишком уж много незаселенных новостроек. Многие уже в аварийном состоянии.
— И что?
— Господи, Олег! Какой же ты несообразительный! — она чуть не сказала «тупой». — В столице полно хрущоб, которые тоже в аварийном состоянии!
— Да они нас с тобой переживут, — рассмеялся Сенаторов. — Твой-то новодел точно. Воровать надо меньше.
— Кто бы говорил! — разозлилась она. — Ты своим избирателям втирай о коррупции, а здесь ты не на трибуне. Притянешь наши дома к программе реновации. А не то — мы новые построим. За бюджетные деньги.
— Ну и аппетиты у тебя!
— А зачем ты там сидишь, в Думе? В интересах семьи. Вот и поработай для нас.
— Это очень трудно, Саша, — вздохнул Сенаторов. — Ты бы меня сначала порадовала новостью о своей беременности, а то семьи как-то не получается.
— Есть масса способов, не переживай. Еще не критично.
— Ты хочешь, чтобы все усомнились в моей мужественности?! — взвился муж. — А может, это ты не баба?
— Я делала аборт! Следовательно, могу забеременеть!
От Тафаева тогда, в отеле, после памятной поездки на лимузине, она забеременела сразу же, но поскольку ничего еще не было ясно, пошла на аборт. Потом ей объяснили, как предохраняться.
— Могла бы мне этого не говорить!
— Щадить твои чувства? Ха! У тебя их нет, кроме единственного. Оно называется самолюбование.
— А ты стерва!
— Хватит ругаться. Вопрос серьезный, Олег. Мы говорим о деньгах. Дело чистое: я получила эти акции по наследству. Чтобы все было по закону, я свою долю в бизнесе фиктивно продам. И ты будешь чист. Никто не узнает, что именно я — бенефициар. Это же миллиарды, Олег! Неужели мы их не поднимем? Давай, поработай!
— Неужели тебе все еще мало? — с любопытством спросил он. — Да когда же ты насытишься? А? Саша?
Она молчала. Сама не понимала, что происходит. Когда-то ей нравились эти волшебные бумажки с портретами американских президентов, на которые можно было купить столько необходимых ей и маме вещей. Мамы давно нет, и волшебства больше нет. Есть страх. А вдруг все закончится? Или придумают другие бумажки, а старые отменят. Их, этих страхов, много. Они называются Девальвация, Инфляция, Банкротство, Санкции. Все не перечислишь. А еще есть страх: развод, если она так и не родит Олегу ребенка. Она ведь осталась совсем одна. Друзей больше нет. Алик с теткой умерли, Ленка Поспелова сидит и долго еще будет сидеть. А когда выйдет, она уж точно не останется Александре Адуевой другом. Да такого врага и врагу не пожелаешь, уж простите за каламбур!
Чувства ушли, но счастливой она себя тоже не чувствовала. Скорее мертвой. Еда отчего-то утратила вкус, алкоголь вгонял в тоску вместо того, чтобы развеселить, в магазинах накатывало раздражение, мода стала какой-то неженственной, все ходят в кедах и с рюкзаками, последние коллекции не интересны. В Европу Александре тоже больше не хотелось, в Москве есть все и даже сверх того, это сюда теперь все стремятся. Только на море хотелось по-прежнему, но Александра теперь была замужем и вынуждена с Олегом считаться. Он — человек на виду, народ лучше не раздражать, «депутат» и так уже слово ругательное.
