В результате дружить с кем-либо становится уже не так просто, как раньше. Проблема заключается в том, что будущие освободители начинают чувствовать себя комфортно только в обществе других таких же «экстремистов», которым свойственно любить животных больше, чем людей. Есть определенные причины, по которым люди настолько хорошо относятся к животным, что становятся их освободителями. Животные честны. Они не лицемерят. Они прямолинейны. Они не стараются быть жестокими.
В конечном счете, будущие освободители впадают в депрессию, потому что их усилия, направленные на спасение животных, не приводят к существенным результатам. Им каждую неделю приходят по почте запросы о пожертвованиях от благотворительных и зоозащитных организаций. В брошюрах красиво рассказывается, сколько всего эти организации делают для животных и сколько всего еще предстоит сделать, насколько мощное наступление начало движение и как мало денег имеется для того, чтобы сражаться и поддерживать ту борьбу, которая уже ведется. Будущие освободители задаются вопросом о том, как вышло, что эти организации, некоторые из которых получают миллионы долларов инвестиций и имеют исполнительных директоров с шестизначными зарплатами, стали постоянными институтами жестокого общества, больше заинтересованного в сохранении статус-кво, чем в освобождении животных.
Они спрашивают себя, придет ли когда-нибудь конец угнетению животных, если рассчитывать на уже имеющиеся тактики борьбы. Они тщательно пересматривают свои основные убеждения, сомневаясь в том, что люди могут быть преданными борцами за освобождение животных. В их головах застревают вопросы вроде «Можно ли изменить систему изнутри?» Поначалу они машинально отвечают утвердительно, основываясь на своих соображениях о людях, обществе, животных и прошлом. Они даже начинают задаваться вопросом о том, идет ли животным на пользу концепция наличия у них определенных «прав».
Эти, ощущающие растущую подавленность будущие освободители испытывают на прочность свое предположение о том, что информирование людей об истинном положении животных каким-то образом приведет к прекращению жестокости. Это предположение требует от будущих освободителей веры в честность и сострадательность человеческой природы, наличие которых уже не воспринимается ими как аксиома. Они начинают сомневаться в том, что демонстрация фильмов и фотографий обезьян с вживленными в мозги электродами, пойманных в стальные капканы волков, обездвиженных в темных, клаустрофобных ящиках телят и запихнутых в переполненные клетки кур на птицефермах способны мотивировать обывателя изменить свои потребительские пристрастия и поведение в обществе.
В свое время обыватель охотился, убивал, сдирал кожу с животных и бил их, считая это нормальной составляющей жизни. Современное общество создало для себя иллюзию, согласно которой люди сегодня более сострадательны, чем в жестоком прошлом. На самом деле широкая общественность просто стала непривычной к собственноручному убийству животных. Грязную работу оставили «специалистам» — таким, как забойщики, мясники, трапперы, вивисекторы и сотрудники приютов для бродячих животных.
История показала, однако, что люди наделены невероятной способностью возвращаться к варварскому поведению при первых признаках потенциальной личной выгоды. Таким образом, бесчувственность, позволяющая «специалистам» убивать, может пробудиться и в обывателе. В настоящее время бесчувственность позволяет людям чувствовать себя хорошо, зная, что за них убивают другие. И, пускай сегодняшние люди чувствительны к изображениям угнетения животных, заинтересованность в продуктах этого угнетения заставляет их попросту отворачиваться от таких изображений или воспринимать эксплуатацию как «неизбежное зло».
Вот как получается, что будущие освободители приходят к выводу, что в долгосрочной перспективе демонстрация изображений угнетения животных лишь сделает людей бесчувственными к страданиям животных. Человек способен адаптироваться к любым раздражителям чувствительности, особенно когда того требуют определенные обстоятельства.
