Фигура шевельнулась
— А этот куда? И вот этот?
— Оставь, — сказала его жена.
Фигура медленно выпрямилась в кресле, вращая глазами.
— Слушай, Реб Голем, — сказал старик, грозя пальнем. — И слушай внимательно, понял?
— Понял…
— Если хочешь остаться тут, то делай, как тебе говорит м-р Гумбейнер.
— … как тебе говорит м-р Гумбейнер…
— Мне нравится, когда голем разговаривает так. Малка, дай мне зеркальце из записной книжки. Гляди, видишь свое лицо? Видишь, что написано на лбу? Если не будешь поступать, как велит м-р Гумбейнер, то он сотрет эту надпись, и ты станешь неживым.
— … станешь-неживым…
— Верно. Теперь послушай. Под крыльцом найдешь сенокосилку. Возьмешь ее. И подстрижешь газоны. Затем вернешься. Ступай…
— Ступаю… — фигура заковыляла вниз по ступеням. Вскоре стрекотание косилки нарушило тишину улицы, в точности такой же, как улица, на которой Джеки Купер проливала горючие слезы на рубашку Уоллеса Бири, а Честер Конклин выпучивал глаза на Мэри Дресслер.
— Так что ты напишешь Тилли? — спросил старый м-р Гумбейнер.
— А о чем мне ей писать? — пожала плечами старая миссис Гумбейнер. — Напишу, что погода стоит чудесная и что мы оба, слава богу, живы и здоровы.
Старик медленно кивнул, и они продолжали сидеть в своих креслах на веранде с крылечком и греться в лучах полуденного солнца.
— Расскажи! Расскажи еще раз, дурочка Дебби! — скандировали дети, прижав к стене мельницы дрожащую, съежившуюся девочку. Они окружили ее так плотно, что испуганные глаза пленницы не видели никакой возможности вырваться из кольца.
— Вы мне не верите. Вы будете смеяться, — возражала девочка-подросток. — Вы всегда смеетесь. Но это правда! Я видела…
Она закусила губу, глаза ее были широко раскрыты. Она вспоминала.
— Расскажи нам, Дебби. Мы поверим тебе, — пообещал долговязый подросток Эдвард, бывший немногим моложе самой Дебби. Сегодня он чувствовал себя заводилой среди ребят и поспешно скрестил пальцы за спиной, чтобы, упаси боже, ложь, сказанная дурочке, не засчиталась бы за настоящую ложь. Детвора в предвкушении развлечения перемигивалась, переталкивалась локтями. Это развлечение им не надоедало, оно было не хуже других забав, в которых проводили они длинные вольные дни лета. Да и, кроме того, дурочка она или нет, а слушать Дебби было действительно интересно.
Дебби глядела на мальчика умоляюще. Она хотела верить — ей необходимо было верить, что на этот раз они говорили ей правду. Что на этот раз будет кто-то, кто ей поверит и кто будет вместе с ней поражаться и восхищаться. Кто-то, кто примет ее историю всерьез и, таким образом, поможет ей восстановить ее репутацию в Колонии, утраченную еще тогда, когда она простодушно выбалтывала каждому желающему бесконечные истории о всех виденных ею невозможных чудесах. Ее семья решила, что она лгунья. Соседи крутили указательным пальнем у виска. Старейшины…
— Нет! Нет! —она вытянула руку ладошкой вперед, стараясь сдержать напирающую ватагу. — Старейшины!
Детишки испуганно оглянулись по сторонам. Действительно, Совет старейшин запретил им даже упоминать об этом, что, конечно, только подстегивало их любопытство, да и, кроме того, в пределах слышимости не было никого из старейшин.
— Расскажи нам, Дебби, ну пожалуйста, расскажи! — крошка Хеппи дергала Дебби за подол. — Мне это нравится.
Дебби глянула вниз в сияющие голубые глаза Хеппи и робко улыбнулась.
— Хорошая малышка, — сказала она, — ты мне веришь, ведь так?
— Конечно же, Дебби, — закричала Хеппи. — Расскажи еще! Я люблю сказки!
Сказки! Улыбка исчезла с лица Дебби. Даже пятилетний ребенок, для которого мир пока полон чудес, не верит ей. Что ж тогда удивляться, что этот Майлс!..
Но, с другой стороны, именно Майлс защитил ее тогда. Там, на собрании Совета старейшин, когда сказанное зловещим шепотом слово «ведьма» заморозило кровь в жилах Дебби, Майлс вскочил на ноги и бросился на ее защиту.
— Нет никаких оснований хотя бы для малейшего подозрения насчет того, что мистрисс Уинстон — ведьма!
Мистрисс Уинстон! Ах, Майлс, Майлс! И это после признания: «Дорогая моя, любимая, твои волосы прекрасней всего па свете!»
