— Да, — отвечает Уил. — Ничего не нашёл. Так ты пришла навестить моего дедушку?
— Кому-то же надо его навещать. Он здесь уже несколько недель, и сколько раз ты его навестил?
— Перестань, Уна. Меня дома уже заездили.
— И правильно. Потому что ты этого заслуживаешь.
— Но вот же я, пришёл, что ещё надо?
— А где же тогда твоя гитара?
Лицо Уила болезненно морщится, и Лев смотрит в сторону — ему неловко видеть в глазах парня слёзы.
— Уна, я не могу этого сделать, — произносит Уил. — Он хочет, чтобы я облегчил ему путь в смерть. Я просто не могу этого сделать!
— Да с чего ты взял? Он, может, вовсе не собирается умирать!
Голос Уила становится громче:
— Он ждёт меня, вместо того чтобы ждать сердце!
И хотя Лев толком ничего не знает, он касается локтя Уила, чтобы привлечь к себе его внимание, и говорит:
— Может быть, он ждёт и того, и другого... Но он согласен и на что-то одно, если второго не будет.
Уил таращит на него глаза, будто впервые видит, а Уна улыбается.
— Хорошо сказано, братишка, — говорит она. — Сдаётся мне, что будь ты одним из нас, твоим духом-хранителем была бы сова.
Лев чувствует, что краснеет.
— Нет, скорее олень, застывший в свете фар[6].
Лев входит вслед за ними в здание. Они идут в его дальний конец, где находится просторная круглая комната, разделённая на четыре открытых отсека. Создаётся впечатление, что это не больница, а спа. Широкие окна в массивных рамах. Стены украшены цветущими растениями, в центре палаты фонтан: водяные брызги падают на медную скульптуру, очень похожую на стилизованный индейский талисман «ловец снов». В каждом отсеке — медицинское оборудование по последнему слову техники, но оно расположено очень деликатно, не лезет в глаза — чтобы не нарушать царящего здесь уюта.
Из четырёх коек заняты только две. Ту, что ближе к двери, занимает молодая женщина — дыхание её нерегулярно, губы с синюшным оттенком. На койке у дальней стены лежит исхудавший старик. Видно, что он высокого роста. Уил, Лев и Уна медлят на пороге палаты. Но вот Уил набирает полную грудь воздуха и вступает внутрь, вымученно улыбаясь.
Дедушка не спит. Увидев, кто к нему пришёл, он счастливо посмеивается, но смех тут же переходит в кашель.
— Дедушка, это мамин пациент Лев. Лев, это мой дедушка, Точо.
— Присаживайтесь, — приглашает Точо. — Когда вы так стоите вокруг, у меня такое чувство, будто я уже умер.
Лев садится на мягкий бархатный стул, но слегка отодвигается назад — его тревожит вид старика, его мучнистого цвета кожа, осунувшееся лицо и прерывистое дыхание. Лев ухватывает семейное сходство, и ему несколько не по себе при мысли, что этот слабый, больной человек лет шестьдесят назад, возможно, выглядел почти точь-в-точь так, как сейчас выглядит Уил. Старик умирает. Ему нужно сердце. Это напоминает Леву о его собственном сердце — сейчас оно вполне могло бы быть у кого-то другого. Неужели кто-то умер из-за того, что Лев предпочёл оставить своё сердце при себе? Лев даже чувствует себя немного виноватым, и это злит мальчика.
Уил берёт дедушку за руку.
— Дядя Пивани говорит, что добудет пуму завтра.
— Вечно у него «завтра», «завтра», — ворчит Точо. — А играть для меня ты, я так думаю, тоже собираешься завтра?
Уил неохотно кивает. Лев замечает — парень избегает встречаться с дедом глазами.
— При мне сегодня нет гитары. Но завтра — да, сыграю.
Точо наставляет на Уила палец.
— И чтобы никаких разговоров про то, чтобы сменить моего духа-хранителя на свинью. — Он широко улыбается. — Ни за что!
Лев смотрит на Уила.
— Свинью?
— Отец Новы — не единственный, поменявший своего духа-хранителя. Моему папе постоянно приходится писать в Совет племени заявления от имени разных людей с просьбой сменить духа-хранителя на какого-нибудь более... практичного. Ничего особенного.
На лице Точо появляется упрямое выражение.
— А для меня очень даже особенное. Пума сама выбрала меня. — Он поворачивается к Леву. — Мой внук считает, что я должен сменить духа-хранителя на свинью, так чтобы я получил новое сердце быстро и без проблем. Что скажешь?
Уил бросает на Лева запрещающий взгляд, а вот Уна кивает мальчику, без слов разрешая ему высказать своё мнение. Впрочем, какое у него может быть своё мнение?
