– Жизнь так хороша! Какая чудная ночь! – говорит Сидоренко.
– О да, да, жизнь хороша! – восклицаю я громко. Он хватает мою руку, несколько раз целует и говорит:
– Какое у вас сейчас славное, веселое лицо!
А «те» глаза быстро взглядывают в нашу сторону и так же быстро опускаются. Не принимает ли он нас за влюбленных? Хорошего же он обо мне мнения, ведь Сидоренко, наверное, изложил ему всю мою биографию.
А что если бы я была действительно такой женщиной? Женщиной, не задумывающейся над долгом и совестью, живущей только инстинктами. О, как я завидую вам, женщины без чувства долга и совести! Я восхищаюсь вами, счастливицы, как трус – героями!
Опасность издали страшнее. Смотри, смотри, хорошенький бесенок, ничего не заметишь! Я удивляюсь моему наружному спокойствию. На душевное мое состояние я махнула рукой. Я знаю, что он никогда ничего не узнает, что я никогда не изменю Илье, но против моего чувства я не могу… Я устала бороться.
– Крышка! – чуть не вслух сказала я себе, когда по дороге, белой от лунного света, удалялась его стройная, легкая фигура.
Что, он колдун, что ли? Он и нас всех заколдовал: Марью Васильевну, Женю, прислугу, даже Катю! Суровую, угрюмую Катю!
Катя, Катя! Ведь ты ему прощаешь изысканность его одежды, его цветок в петлице, его перчатки и духи. Другому ты бы этого не простила.
Когда он ушел после визита к нам и доктор прошелся насчет аккуратности его пробора, ты вдруг объявила:
– И ничего нет парикмахерского! Он наклонился, у него волосы упали на глаза, а он тряхнул головой, и опять они легли, как надо. Это уж от природы. Это у вас, доктор, перья на голове растут.
– Катя, да ты влюбилась в Старка! – закричала Женя.
– Ну, я-то не влюблюсь, ты смотри не влюбись.
– Мне в него нельзя влюбиться: если я его обниму, так раздавлю! – решительно заявляет Женя. – Какой это мужчина!
– Да, действительно, вышла бы из вас пара. Он, такой изящный рядом с такой кувалдой, как ты! – добродушно усмехается Катя.
– Конечно, настоящий мужчина должен быть атлетического сложения! Так, чтобы прижаться к нему и исчезнуть, точно ты маленькая-маленькая! – говорит докторша сентиментально.
– Вот-вот! – подхватывает Женя.
Странно, я меньше ростом, чем Женя, я женственнее, чем она. Отчего же мне совсем не хочется исчезать в объятиях мужчины и чувствовать себя маленькой-маленькой… О, нет! Я бы хотела сама сжать в объятиях и даже помучить любимого человека!
Праздничный день. На набережной полно народа, мы едва находим столик у ротонды. Женя заказывает сразу три порции мороженого: одну для меня, две для себя.
Толпа снует разноязычная, пестрая, много приезжих.
Я издали вижу Сидоренко и Старка. Женя хочет вскочить и позвать их, но я ее удерживаю.
– Отчего же, Тата? Они, верно, были у нас, и мама послала их сюда.
– Посидим вдвоем. Мне сегодня не хочется ни шума, ни болтовни.
Что-нибудь, верно, особенное звучит в моем голосе, потому что Женя ласково соглашается:
– Хорошо, Таточка.
Мы молчим несколько минут, слушаем военный оркестр, играющий дуэт из «Фауста».
– Таточка! Вы очень скучаете об Илюше? Вам, верно, его недостает? – спрашивает Женя.
– Как я хочу его видеть! – вырывается у меня чуть не со слезами.
Родной, хороший, если бы ты был здесь! Все наваждение сразу бы рассеялось как дым. Женя нежно гладит мою руку.
– О, позволь, ангел мо-о-й… выпить с вами кофе! Это Сидоренко, он сияет, что отыскал нас. Старк с ним.
Мы обмениваемся приветствиями. Они усаживаются за наш столик.
Сидоренко ужасно весел эти два дня после пикника, шумно весел и все объясняется Жене в любви.
Я гляжу на него и думаю: ведь вот красив, и умен, и добр, а не нравится женщинам. Я себя не считаю. Но подруги Жени, кроме одной, не заинтересовались им, да и эта единственная созналась, что ей пора замуж, а он очень уж блестящий жених. Липочка говорит, что он неинтересный.
Как они сейчас трещат с Женей и какие глупости! Почему Сидоренко не нравится барышням? Он так умеет занимать их разговором. Недавно он целый обед смешил и развлекал одну грузиночку, ни слова не понимавшую по-русски. Я только удивлялась его таланту. И страннее всего, что все они подозревают друг друга в любви к нему. Такие уж у него манеры и наружность. Наружность jeune-premier из бытовой драмы.
