Дед уверенно шагал по еле приметной тропке. Могучий и сутулый, в широченной сатиновой рубахе, через распахнутый ворот которой проглядывала дарёная флотская тельняшка, он походил на отставного боцмана со старинного парусного фрегата.
Егор поеживался от сырости, стелившийся по земле туман доходил до пояса. А дед будто ничего не чувствовал. Как бы сосредоточившись в самом себе, тихонько напевал какой-то псалом.
Чтобы поддразнить его, Егор затянул "Ой, за волнами бури полными..." Так и дошли до первых деревьев, подзадоривая друг друга.
- И не надоело тебе, внучек, задирать меня? - проворчал старик не слишком сердито, скорее для порядка.
- А ты, дед, не разводи агитацию, - поддел Егор. - Уж если тебе хочется, пой по-человечески.
- А я по-каковски? Ась?
- А вот по-таковски... Ведь ничего ж всё равно не понятно. Какой-то царь Давид с его кротостью...
- Какая тогда это агитация, если ты её всё равно не понимаешь?
- Да и понимать незачем, потому что это никому не нужно.
- Но уж если люди ходят в храм Божий, значит, это кому-то необходимо.
- Вообще, косой махать куда полезнее, чем кадилом.
- Э, внук, не хлебом единым жив человек. Пища духовная нужна была ему во все времена. Молод ты ещё и горяч. Многого пока не уразумеешь. Лет через десять, иль того помене, совсем другое скажешь...
- А то и скажу, что бытие определяет сознание, - упорствовал Егор. Ты и сам всё хорошо понимаешь, только боишься в этом признаться даже самому себе. С какой же стати тогда забросил все свои церковные дела и отправился в лес?..
- На всё воля Божья.
- Не темни, дед. Не прикрывайся авторитетам своего Высокого начальника, если в тебе самом говорит голос здравого смысла. Надо - значит, всем надо.
- А разве не сам Господь на дело оно вразумил?
У Егора и на это нашёлся бы ответ, но шагавший впереди дед вдруг остановился, предостерегающе взметнув руку. Шустрый злобно зарычал, приседая на задние лапы. В нескольких шагах от них, прямо на тропке, грелась в колеблющихся солнечных пятнах крупная гадюка. Она угрожающе зашипела, нацеливаясь треугольным рыльцем в сторону незваных пришельцев, но с места не двинулась.
- Эк, не вовремя помешали мы ей, - дед покачал головой,
- Нахалка, - возмутился Егор, - даже не хочет посторониться.
- И не подумает, - подтвердил дед. - А ещё и наброситься может.
- Что она, взбесилась? - удивился Егор, на всякий случай беря наизготовку бритвой отточенную косу.
Однако дед упредил его порыв.
- Не гоже, Егорушка, Божью тварь забижать. Должна она жить да размножаться. Простим её, неразумную, и Господь нас благословит. Только два дня в августе лютуют длиннохвостые: перед зимней спячкой у них, значит, наступает брачная пора.
- Ну что ж, - великодушно согласился Егор, - если у неё здесь место свидания, то останемся джентльменами и не будем ей мешать.
И они сошли с тропки, углубляясь в заросли ольховника.
Наконец деревья расступились. Просторная лесная поляна обнажила себя во всём великолепии благоуханных трав. Солнце поднялось достаточно высоко, но роса всё ещё держалась на кинжальных лезвиях осоки, на голубых колокольчиках, на метелках иван-чая. Толстые шмели деловито гудели над лепестками цветов, порхали бабочки. Где-то в глуши еловника занялась гаданием кукушка.
Обосновались в шалаше, подкрепив его скаты свежим лапником. В стареньком солдатском сидоре, что захватили с собой, имелось все необходимое: кружки да ложки, котелок с чайником и харч на несколько дней.
Решили даром времени не терять. Дед скинул порыжелые, стоптанные кирзачи, закатал до колен штанины и взялся за косу. Для порядка вдарил несколько раз по лезвию бруском, как бы лаская ухо звоном отточенного железа, степенно перекрестился и требовательно глянул на внука. Егор послушно пристроился сбоку, приняв, как перед туром вальса, стойку в полоборота.
Косить начинали, будто заводя песню - с дедовой запевки, когда он брал фору, вырываясь вперёд метров на пять. Вот старик подал косовищем далеко вправо, отводя лезвие на предельный размах, а потом руки его разом изменили ход косы. Сверкающим сабельным жалом врезалось лезвие в гущу травы. И сочные стебли, сметённые под корень, послушно легли в валок. Ещё взмах - и снова трава, со стоном жмыхнув, опала наземь.
