То не косьба началась, а будто лихая кавалерийская атака. Держа положенную дистанцию, Егор устремился за дедом. Вскоре спина стала мокрой. От мух и мошек отбою нет. Но он входил в азарт, едва не карьером поспевая за своим неутомимым дедом. Тот подвигался вперёд с такой лёгкостью, будто за плечами у него вдвое меньше прожитых лет.
В полдень выпили квасу, пожевали хлеба и снова взялись за косы. Работали в охотку, весело. С каждым взмахом взвизгивало отточенное лезвие, и трава послушно укладывалась в строчку. Прогон за прогоном прореживали на поляне высокий травостой. Обернувшись, дед подмигнул Егору и вдруг запел не по-стариковски крепким, хорошо поставленным басом:
Степь, да степь кругом,
Путь далёк лежит.
В той степи глухой,
Замерзал ямщик...
Егор подхватил, и они согласно повели рассказ о простой человеческой судьбе, так печально и трагически оборвавшейся в дороге. Лишний раз он убедился в недюжинном дедовом таланте: такой мощный, бархатисто-приятный голос, могло статься, иному оперному певцу на зависть. Впрочем, самоуверенно подумалось Егору, каких только дед не похоронил в себе мирских дарований, смолоду облачившись в поповскую рясу. Потом всё же смекнул: но поступи тот как-то иначе, и это был бы уже не его дед, а кто-то совсем чужой, к кому и сердце так не лежало бы...
Вечером они допоздна сумерничали у костерка. В котелке, всхлипывая, варилась картошка, шумел чайник. Дед, восседая на пеньке, рассказывал библейские притчи. Егор слушал их как сказки, не пытаясь на этот раз деда подначивать. Хотелось представить себя, как посулил дед, "лет через десять, иль того помене..."
Лес притих. Поляна дышала покоем и прелью подсыхавшей травы. Сама вселенная разверзлась над головой немыслимой сутью бесконечности, и звёзды, искрясь и мигая, глядели из недр её живыми глазами неведомых миров. Егор отыскал свою любимую звезду - альфу Орла, по которой ему чаще всего приходилось определяться. Она была всё такой же неброской, но достаточно отчётливой, будто впечатанной в небесную сферу специально для мореходов и влюблённых, потерявшихся в ночи.
Подумалось, что он помнит эту ночь... и эти звёзды. Когда-то давно, быть может полтысячи лет назад, он всё это уже видел глазами отрока Непряда, бодрствовавшего на поле Куликовом перед жестокой сечей с татарами. В какое-то мгновенье почудилось, что он будет всегда, что вопреки всем законам человеческого бытия никогда не иссякнут его душа и плоть. Они продлятся на миллионы звёздных лет. Ощущение собственной бесконечности длилось всего лишь несколько секунд, но было оно настолько поразительно ясным и сильным, что ему невозможно было не поверить хотя бы на мгновенье. В сознании приятно теплилось какое-то чудесное осмысление собственного разума, своего места в мироздании как необходимой частицы.
Егор уже самому себе казался большим парусным кораблём, стоявшим на стапелях и набиравшимся сил и ума-разума от земли родной, - от целительных запахов разнотравья, которые упоённо вдыхал, от журчания кристальной чистоты ручья, которое чутко улавливал, и от всего таинства лесной тишины, каким невольно завораживался.
Думалось, вот уже совсем скоро настанет его заветный час, и пойдёт он в своё плавание, продлящееся всю жизнь. Как и у всякого корабля, у него есть свой причал, своя родная гавань. Здесь его будут всегда ждать в зените грядущих побед и удач, сюда же устремится он, чтобы поправить потрёпанный штормами такелаж, залечить раны и перетерпеть судьбой уготованные невзгоды. Родная земля всегда дождётся, всегда охранит и успокоит его.
Долго ещё погода оставалась на редкость сухой, тёплой. Небо опрокинулось над лесом голубой чашей. Под ней ни облачка, ни ветерка. К великой радости Фрола Гавриловича, Егор согласился выкосить и соседнюю полянку. Так и удержал дед своего внука до конца отпуска, успокоил, как мог, его мятущуюся душу. На Балтику, к месту службы, Егор отбыл уже в первых числах сентября.
И настроение и впрямь было таким, будто он шёл под парусами в дальнее плавание, продлящееся целую жизнь.
9
Напрасно Егор Непрядов боялся встречи с Дубко, не представляя, что и как он станет говорить в своё оправдание. Когда вернулся с гауптвахты, Христофора Петровича в бригаде не оказалось. В какую даль судьбы подался разное говорили. Егор не знал, чему и верить... Одно лишь не давало покоя: уехал командир, так и не пожелав проститься со своим бесшабашным штурманом, который его напоследок подвёл.
