Тесса же оставалась прежней. Даже в дни его посещений она не изменяла своим привычкам: дважды в неделю завтракала с матерью, бывала в Гринвуде на семейных обедах.
Кингдон часто учил роль в саду, а Тесса уходила в свой кабинет, закрывая за собой узкую дверь с витражом. И до него доносился стук пишущей машинки.
Он никогда не оставался у нее на ночь, но она всячески давала ему понять, что его дом — здесь. И Кингдон это чувствовал. Кое-что в ней удивляло его. Тесса от природы была очень застенчива, и он думал, что она будет стесняться его и своей наготы, но против ожидания этого не произошло. Ей нравилось готовить, правда, повариха из нее вышла неважная. Тесса почти не читала газет. Зато покупала очень много книг и читала несколько одновременно. По всему дому валялись раскрытые томики без закладок. Тесса уделяла мало внимания наведению порядка в доме. Иногда она подолгу сидела неподвижно, уставившись в пространство, погруженная в свои мысли.
Но удивительнее всего для Кингдона было то, что их редкие встречи она считала настоящим счастьем.
Однажды вечером после ужина, когда Лупа, глухая служанка-мексиканка, ушла в свою комнату за гаражом, Кингдон спросил:
— Ну, ты чувствуешь себя счастливой?
Тесса, читавшая какую-то книгу, подняла голову.
— Я никогда еще не была так счастлива, — призналась она.
— Я тоже. Но если это мы почитаем за счастье, — он сделал ударение на слове «это», — значит, в прошлом мы оба были несчастны.
Сняв очки, Тесса задумчиво постукивала ими по книге.
— В детстве я мало общалась со сверстниками, — сказала она. — А когда мы играли вместе, то мои игры и фантазии казались им глупыми и нелепыми. С незнакомыми людьми я всегда робела и чувствовала себя не в своей тарелке. Но родители любили меня и принимали такой, какая я есть. — Она подалась к нему. — Знаешь, Кингдон, во время работы в сиротском приюте мне открылась одна любопытная вещь. Во время эпидемии испанки не всегда выживали самые крепкие и упитанные дети. Часто как раз такие малыши умирали, а гораздо более слабые, переболев, выздоравливали. Спустя время я поняла, что всех выживших объединяло одно: когда у этих детей были живы родители, они беззаветно их любили. Родители погибли, но их любовь осталась. Во время эпидемии эта любовь воздействовала как прививка. Именно она сохраняла детям жизнь. Ребенком я заболела дифтерией. Пришлось делать трахеотомию, но я выжила. Выздоровление после такой операции — вещь необычная, но я выкарабкалась. У меня было счастливое детство. И все потому, что родители любили меня.
— Значит, у тебя передо мной преимущество, — сказал он. — Отца я дома вообще редко видел, а мать есть мать. Она придумала стройную теорию о добре и зле. И я был для нее сущим наказанием! Старший сын — демон, которого необходимо постоянно осенять животворящим крестом, не то он все осквернит и испоганит.
Тесса подошла к дивану и села рядом с Кингдоном. Он прижался лицом к ее груди.
— Тебе страшно? Ты боишься меня? — негромко спросил он.
Она приникла щекой к его черным волосам.
— Ты способен причинить вред только самому себе.
На дом опустилась ночь, на ячменных полях трещали цикады, на северных холмах завыл койот, по рельсам Южно-Тихоокеанской железной дороги, свистя, простучал товарняк...
5
Спустя месяц он уже позволял себе одну ночь в неделю проводить у Тессы. Лайя давно привыкла к его отлучкам и не приставала с расспросами. Он отвечал ей тем же.
Она по-прежнему брала уроки у Падрейка Хорти. Вдобавок наняла хореографа-белоруса, который, по слухам, в свое время учил танцам покойных дочерей последнего русского царя.
Однажды они поехали на премьеру фильма в кинотеатр «Миллион долларов».
— Ну что, уже начались съемки балетных сцен для твоего фильма? — спросил Кингдон.
— Как сказать, дорогой, — ответила она загадочным тоном.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Кингдон.
Сделанная на заказ «ланчия» с аэропланом на радиаторе мягко затормозила. Когда они остановились, в бесцветных глазах Лайи отразились огни кинотеатра.
— Может, мне стоит с кем-нибудь переговорить? — добавил он.
— Дурачок, — ответила она. — Ничем ты мне не поможешь. И говорить тоже ни с кем не нужно.