Когда председатель из отдельных выкриков составил общую картину происшествия и попытался объяснить странный случай, он понял, что это не так-то легко. Он и сам не представлял, каким образом могло провонять молоко у всех коров в селе.
— Чем поили? — спросил он, напрягая голос.
— Известно чем! Не керосином! — послышался ответ. — Ты нам зубы не заговаривай! Правильно Мотря сказала — испоганили железиной всю деревню! К чертям такого коня! От старых и навоз в дело идет, а от этого один смрад!
Долго продолжалась перепалка. В нее включился тракторист. Затем на сторону председателя перешла часть мужиков. Но мальчишки не дождались конца: Никита вывел их из шумной толпы и за сараем, в котором стоял трактор, открыл вторую сходку.
— Прохлопал ты, Захарка! — сказал он, как всегда, без обиняков — в лоб. — Это старуха нагадила, а ты и не заметил!
Захарка растерянно заморгал ресницами, а Никита учинил ему настоящий допрос:
— Куда она вчера ходила?
— Никуда… На огород вечером…
— Что там делала?
— Не знаю…
— Долго была?
— Не…
— А ночью?
— Чего ночью?
— Не ходила никуда?
— Спал я… Не слышал…
Лицо у Никиты просветлело.
— Во! — выпалил он. — Тут ты и прозевал! Ночью она и напакостила!
Никита подумал, приподняв к носу сложенные в трубку губы, и закончил непререкаемым тоном:
— Объявляю день отдыха! Спите… Ночью спать не придется!
* * *
Нигде так не властвовала над людьми привычка, как в деревне. Многое здесь делалось так же, как десять, пятьдесят, сто лет назад.
Еще до отмены крепостного права частоколы вокруг изб в хорошую погоду были унизаны кринками, горшками, подойниками. Сколько лет прошло, а колхозницы все так же сушат любую посуду из-под молока. Считается, что выжаренные солнцем, обвеянные ночным ветерком горшки и подойники дольше сохраняют молоко. И стоят частоколы, густо украшенные глиняными и жестяными шлемами.
— Смотрите!.. Как ратники! — шепнул залегшим у коровника ребятам Вовка Дроздов. — В учебнике по истории картинка есть: стоят ратники в шлемах с пиками точь-в-точь как изгородь с горшками.
Никиту не волновали исторические сравнения. Он жил сегодняшним днем, вернее — ночью. Он не спускал глаз с избенки бабки Мотри.
Где-то скрипнула дверь.
— Замрите! — приказал Никита.
Ребята прижались к нагретой за день земле.
От бабкиной избы отделилась горбатая тень. Мотря постояла на дороге, потом исчезла.
Ребята продолжали лежать — надо было дождаться Захарку. Он появился у коровника двумя минутами позже.
— Ну? — нетерпеливо спросил Никита.
— Пошла! — выдохнул Захарка.
— Видели… Ты толком говори!
И Захарка рассказал все, что ему удалось выведать. Он видел, что Мотря с вечера готовилась к ночной вылазке. Она надергала в огороде целую корзинку чесноку, помочила его в круто посоленной воде. Обмотала длинную лучину старым тряпьем, налила в стеклянную банку какой-то жидкости. Захарка по запаху, распространившемуся по избе, догадался, что это скипидар. На том и закончились нехитрые бабкины приготовления.
Когда наступила ночь, старуха раза три подходила к печке, чтобы проверить, — заснул ли Захарка. Видно, закралось в душе бабки сомнение: уж очень ей не везло последнее время. Захарка усиленно сопел носом, дрыгал ногами, похрапывал — в общем, всячески старался доказать, что он спит.
Старуха поверила. Уложив в корзинку вымоченный в растворе соли чеснок, склянку со скипидаром, обмотанную тряпицей лучину, она вышла. А Захарка поспешил к ребятам.
Никита раздумывал недолго. Он уже кое-что сообразил, но хотел проверить свою догадку.
— Ждите… С места не сходить! — шепнул он и скрылся в темноте.
Бабку Никита догнал у пятого от ее избы двора. Валенки старухи ступали мягко, неслышно. Беззвучным привидением Мотря приблизилась к окошку, прорубленному в скотном дворе, швырнула туда пястку мокрого чеснока. Потом она подошла к белевшему на заборе перевернутому вверх дном подойнику, вынула из корзины лучину, мазнула ею внутри подойника и двинулась вдоль канавы к следующей избе.
Все прояснилось в голове у Никиты. Он подивился изобретательности старухи. Простые, привычные, хорошо известные вещи бабка превращала в сильных союзников своей злой воли. Соль — приманка для коров. Они находили намоченный в соленом растворе чеснок и жевали его. А чеснок — пахуч и стоек. Он придает молоку нехороший привкус и запах. В деревнях были случаи, когда коровы съедали чеснок и молоко портилось, поэтому бабы не спутали бы запах чеснока с запахом керосина. Но старуха предвидела это. Чтобы сбить с толку колхозниц, она мазала подойники скипидаром. За ночь жидкость высыхала. Запах почти пропадал. Но стоило теплому молоку разогреть подойник, как скипидар давал себя знать. Запах чеснока и запах скипидара смешивались, и самая опытная хозяйка могла подумать, что в молоко попал керосин.
