сосед, за округлый силуэт и розовые щеки прозванный „помидорчиком"); были гости
случайные (артист МХАТа Всеволод Вербицкий, классная теннисистка Мальцева, Рубен
Симонов, А. А. Орочко, В. Львова и много других); были постоянные, приезжавшие на
27
выходные дни — Шура и Володя Мориц. Центр развлечения, встреч, бесед — теннисная
площадка и возле нее, под березами, скамейки. Партии бывали серьезные: Женя,
Всеволод Вербицкий, Рубен Симонов, в ту пору тонкий и очень подвижный. Отбивая мяч,
он высоко, по-козлиному поднимал ногу и рассыпчато смеялся. Состав партий менялся.
Михаил Афанасьевич как-то похвалился, что при желании может обыграть всех, но его
быстро разоблачили. Лида попрекала его, что он держит ракетку „пыром", т.е. она стоит
перпендикулярно к кисти, вместо того, чтобы служить как бы продолжением руки. Часто
слышался голос Лидуни: Мака, опять ракетка „пыром"! Но раз как-то он показал класс:
падая, все же отбил трудный мяч.
Мы все любили почти ежедневно бывавшего соседа Петю Васильева,
добродушного уютного толстяка, к тому же силача. Вот карикатура на него, очень
похожая, нарисованная Сережей Топлениновым. В жару волосы Пети вились особенно
круто — о таких в народе говорят: „кнутом не прошибешь"; отбивая или стараясь отбить
мяч, он как-то особенно похохатывал, а если промазывал, восклицал по-немецки: Es ist
ganz verdrisslich, — что означало: „вот это огорчительно".
По вечерам все сходились в гостиной. Уютно под абажуром горела керосиновая
лампа — электричества не было. Здесь центром служил рояль, за который садилась
хорошая музыкантша Женя или композитор Николай Иванович Сизов, снимавший в селе
комнату. У него была особенность появляться внезапно — как тать в нощи — и так же
внезапно исчезать. Часто спрашивали: „Вы не видели Николая Ивановича?" Отвечали:
„Да он только что здесь был. Куда же
54
он делся?" Но за инструмент садился он безотказно: хотелось ли Лидуну спеть
серебряным голоском французскую песенку, или нам в шараде требовалось музыкальное
сопровождение, или просто тянуло потанцевать...
Однажды Петя Васильев показал, как в цирке говорят, силовой акт. Он лег ничком
на тахту и пригласил нас всех лечь сверху, что мы с радостью и исполнили.
Образовалась мала куча. Петя подождал немного, напрягся и, упираясь руками в диван,
поднялся, сбросив нас всех на пол. Мака сказал:
— Подумаешь, как трудно!
Лег на диван ничком, и мы все весело навалились на него. Через несколько секунд
он повернул к нам бледное лицо (никогда не забуду его выражение) и произнес слабым
голосом:
— Слезайте с меня и как можно скорей!
Мы тут же ссыпались с него горошком. Силовой акт не удался, но были другие,
более удачные выступления М. А. В шарадах он был асом. Вот он с белой мочалкой на
голове, изображающей седую шевелюру, дирижирует невидимым оркестром. (Он вообще
любил дирижировать. Он иногда брал карандаш и воспроизводил движения дирижера —
эта профессия ему необыкновенно импонировала, даже больше: влекла его.) Это
прославленный дирижер Большого театра — Сук (слог первый шарады).
Затем тут же в гостиной двое (Лидун и „помидорчик") играют в теннис. Слышится
„аут", „ин", „сертин". Весь счет в этой игре и все полагающиеся термины с легкой руки
Добрыниных произносятся на английском языке. („Ин" — слог второй шарады). Третье —
сын. Возвращение блудного сына. А все вместе... с террасы в гостиную сконфуженно
вступает, жмурясь от света, дивный большой пес Буян — сукин сын.
Уж не помню, в какой шараде, но Мака изображал даму в капоте Лидии
Митрофановны — в синем с белыми полосками — и был необыкновенно забавен, когда
по окончании представления деловито выбрасывал свой бюст — диванные подушки. М.А.
изобрел еще одну игру. Все делятся на две партии. Участники берутся за края простыни и
