возраста. Он стал объяснять по роману — тридцатилетняя женщина выбирает себе
возлюбленного намного моложе себя и для наглядности привел пример — вот, скажем,
если бы Книппер-Чехова увлеклась комсомольцем... Только он произнес последнее
слово, как какая-то особа, побледнев, крикнула: „Товарищи! Вы слышите, как он
издевается над комсомолом. Ему хочется унизить комсомольцев! Мы не потерпим такого
надругательства!"
Тут с „тронной речью" выступила я. Я сказала, что М. А. не хотел никого обидеть,
что тут недоразумение и т. д., но истеричка все бушевала, пока ее не подхватил под ручку
красивый армянин из их же группы и не увел в соседнюю аллейку, где долго ее
прогуливал и мягко отчитывал: „Надо быть терпимой, нельзя же из мухи слона делать"...
Это неожиданное бурное выступление заставило нас насторожиться, избегать
слова товарищ и по возможности не говорить на литературные темы. Теперь по вечерам,
когда составлялась партия в крокет, мы (Мака, Леля и я) уже старались не проигрывать,
26
потому что противники, крокируя, стремились загнать наши шары далеко под обрыв, к
морю, чего мы по-джентльменски себе никогда не позволяли: за шарами надо было
спускаться, а значит, и подниматься по утомительной крутой каменистой дороге. В
общем, после месяца Крыма потянуло нас домой.
Облаенные, вернулись мы оттуда и сразу же задумались над тем, как быть дальше
с летом, и тут услышали от Ляминых, что их родственники Никитинские живут под
Москвой, в Крюкове, на даче у старых москвичей Понсовых, и очень довольны. Поехали
на рекогносцировку. Нам тоже понра-
51
52
вилось. Блаженство состояло еще и в том, что не надо было готовить.
Сразу как-то в голове не укладывалось, сколько же народу живет в этом
поместительном доме. И только приглядевшись, можно было сосчитать всех. Начну с
хозяев: Лидия Митрофановна — красивая импозантная женщина, всему клану голова,
мозг и сердце семьи. Муж ее Дмитрий Петрович — как говорили, большой делец — был
занят по преимуществу в городе своими мужскими делами. Оба вели себя мудро: в наши
развлечения не вмешивались, хотя неукоснительно были зрителями всех представлений.
Три дочери: старшая, Евгения, существо выдержанное и хорошо воспитанное.
Замужем за симпатичным человеком, Федором Алексеевичем Малининым. Я
рассмотрела Женю по-настоящему на теннисной площадке. Она была необыкновенно
изящна и хрупка.
Вторая сестра — Лидия. Статная, хорошо сложенная, привлекательная девушка.
Юнона, с легкой поступью и легким смехом, который она сумела пронести через всю
жизнь. Лидия была олицетворением гостеприимства и уюта.
Младший экземпляр — Елена. Я нарочно говорю „экземпляр", потому что это
именно так. Некрасивая, острая, талантливая, прекрасная рассказчица, она много лет
проработала в Вахтанговском театре и умерла в звании народной артистки Российской
федерации. Тогда, в 1926 году, она только что поступила в театр и успела сыграть лишь
одну роль — старуху в пьесе Л. Сейфуллиной Виринея.
Когда Ленка (в доме все ее так называли) была в ударе, она могла рассмешить
даже царевну Несмеяну. Иногда на нее нападало желание танцевать. Под звуки рояля
она импровизировала, и совсем неплохо.
Существовало еще два брата: Жорж, взрослый, женатый, и Алеша, мальчик лет 7-
8.
Я перечислила семейство Понсовых, живущее в нижнем этаже дома. Жорж с
женой Катей и маленьким сыном жил во флигеле. Верх занимали Елена Яковлевна и
Иван Николаевич Никитинские с двухлетним сыном и няней. У Никитинских гостил их
большой друг художник Сережа Топленинов. Нам отдали комнату-пристройку с
отдельным
53
входом. Это имело свою прелесть, например, на случай неурочного застолья. Так
оно и бывало: у нас не раз засиживались до самого позднего часа.
Упомяну о калейдоскопе гостей. Бывали люди, не живущие на даче, но
приходившие почти ежедневно (четверо Добрыниных, их кузина М. Г. Нестеренко, их
