Так примерно стал бы я говорить, потому что если уж у человека под ногами палуба судна, напоминающего каравеллу Колумба, то он чувствует что-то вроде потребности открыть Америку. Америки я не открыл, но обнаружил, что в этой стране недалеко ходить за тем, что, если я не ошибаюсь, называется национализм. Народ этот, как никакой другой в мире, если не считать англичан, сумел сохранить свой особый уклад; и от женских мантилий до музыки Альбениса[Альбенис Исаак (1860-1909) - известный испанский композитор и пианист.], от повседневных привычек до уличных вывесок, от кабальеро и до ослов предпочитает свое, исконно испанское, единообразяшей лакировке международной цивилизации. Быть может, дело тут в климате или в почти островном положении, но главное, мне кажется, в характере людей. Здесь каждому кабальеро задирает нос региональное чванство; Gaditano кичится тем, что он из Кадиса, Madrileno - тем, что из Мадрида, астуриец горд тем, что из Астурии, а кастилец горд сам по себе, ибо каждое это имя овеяно славой, как герб.
Вот почему, мне кажется, севилец не снизойдет никогда до того, чтобы стать добрым международным европейцем; ведь он не мог бы стать даже мадридцем. Одна из самых неразрешимых загадок Испании - ее провинциальный дух, особая добродетель, которая в остальной части Европы постепенно сходит на нет; провинциализм - валовой продукт природы, истории и людей. Испания еще не перестала быть природой и еще не опамятовалась от своей истории, потому-то она и сумела сохранить в такой степени это качество. Ну, а мы, прочие, можем только немножечко удивляться тому, как это прекрасно-быть нацией.
PALMAS Y NARANJOS
[Пальмы и апельсиновые деревья (исп.). ]
Край Ламанча проехал я темною, как слепой цыган, ночью, и потому не могу вам сказать, были ли там действительно великаны, или всего только ветряные мельницы; но зато могу дать вам перечень целого ряда предметов, встречающихся в провинциях Мурсия и Валенсия, а именно: скалы, желтые или красные, белые известняковые утесы и синие горы вдали; на каждой скале, утесе или горе - руины мавританской крепости или христианского замка или хотя бы отшельническая обитель, часовня или колоколенка; огромные бурые развалины Монтесы, городище Хативы, ощетинившееся башнями и зубчатыми стенами, всякие мелкие замки, форты, донжоны; замок Пуиг и крепостной вал Нулеса, руины Сагунтума, целый акрополь на вершине скалы; и кубик замка Беникарло, бурые и красные пустоши, у которых обрывистые скаты, поросшие вихрами дрока, летними дубками, пучками тимьяна, теукриума и шалфея; пустынные склоны, обожженные, как керамика, только что вытащенная из печи и еще не успевшая остыть, а прямо под ними сады олив, серо-серебристых, похожих на наши вербы, с узловатыми скрюченными стволами, напоминающими корневища мандрагоры, домовых и вообще что-то отдаленно человеческое; а между оливами - каменное пересохшее пуэбло с собориком, как у замка, с коробочками домов и какими-то обширными развалинами наверху; дальше - сады смоковниц, неряшливых деревьев с большими листьями; густые пышные algarrobos[рожковые деревья (исп.).] с цареградскими стручками; и финиковые пальмы, все больше и больше финиковых пальм, высоко вздымающих свои победоносные кроны; пальмовые рощи, городки, утопающие в пальмах, сияющие фаянсовые купола и минареты среди пальм и бананов, и над этим какой-то замок; орошенные huertas[сады (исп.).], рисовые поля, бескрайние плантации шелковиц, виноградники, гектары апельсиновых деревьев, шарообразных, с тугими глянцевыми листьями и золотеющими апельсинами, и лимонньге деревья, более крупные, похожие скорее на груши; край благодатнейший из благодатных, tieras de regadio[орошенная земля (исп.).], по которой во рвах и канавках животворная влага течет еще со времен римских земледельцев и мавританских зодчих; а над этой золотой землей на синих холмах - бастионы, башенки и зубчатые стены мавританских замков; Валенсия, где синие и золотые купола из azulejos, смуглые люди и золотистый воздух, мешающий дыханье моря и рыбную вонь с ароматом апельсинов и фруктовых сиропов; море, море, море, светлое, пылающее, опаловое, с морщинками ряби, пенящееся у подножия бурых скал, лижущее песчаные пляжи, море лазурное, море неоглядное; картинные лагуны, заливы среди скал, косячок рыбацкого паруса на горизонте; alcornoques, рощи пробковых дубов, у которых почти черные кожистые листья, свернутые фунтиком; рощицы пиний на соленых песках мертвого берега; на горах крепости и скиты; итак, справа море, слева горы - куда смотреть, чтобы ничего не пропустить? - плыть вот так по морю или быть пустынником вон в тех горах, выезжать на рыбалку, а может быть, давить вино или отжимать масло - ух, какие пурпурные скалы, нигде в мире нет таких красных скал; смотрите, Оропеса, городок, повисший на скале, наверное, тысячу лет назад он выглядел точно так же, хоть я и не знаю, какой в нем тогда жил народ; каждый раз, как только выедешь из туннеля, является такое ощущение, будто поставлена точка и начата новая глава, и все-таки я бы не смог сказать, на каком именно месте край этот так изменился и в чем эта перемена; он вдруг начал напоминать что-то другое, уж это не Африка, а что-то знакомое: такой могла бы быть Корниш в Марселе или Ривьера ди Леванте; это снова латинская земля, влажная и сверкающая котловина Средиземноморья; и когда хочешь определить по карте; где ты, видишь, что это называется Cataluna[Каталония (исп.). ].
