— Она заявилась к нам ночью, — сказал Виллу, не дожидаясь второго
вопроса. — Мы не успели ничего предпринять. Мне одному удалось обмануть ее: впопыхах натянул себе штаны на голову, и когда она пришла и долго меня разглядывала, то в конце концов сказала: “Таких людей, чтоб с двумя жопами, мне еще не доводилось встречать, такого, пожалуй, и взять страшно!” и отправилась себе дальше, а я убежал в болото, залег там и слышал, как кричат в деревне. Да, все остальные... померли. Даже хоронить некому. Лежат, где их скосило, черные и распухшие.
— Когда она к нам заявится? — спросил гуменщик.
— Да как только через речку переправится, — отвечал Виллу. — Я когда шел, слышал, как она меня звонким бабьим голосом просит: “Дяденька, возьми на закорки!” Только я-то не вчера родился, иду, не оглядываюсь. Так она и осталась на том берегу. Но наверняка кто-нибудь поможет ей перебраться, завсегда кто-нибудь найдется. И тогда она объявится здесь. Но вы хоть будете к тому готовы.
— Бог тебя не оставит, Виллу! — серьезно произнес гуменщик, прижав руки к груди. — Что ты сам-то собираешься делать? Оставайся у меня, поделюсь с тобой всем, что есть.
— Нет, — отказался гуменщик из соседней деревни. — Пойду дальше. Надо и дальних оповестить, что моровая язва опять гуляет. К тому же твоя изба никакая не крепость, ни один твой замок, ни одна щеколда не остановят чуму. Не для того я целую ночь в снегу да ледяной воде бултыхался, чтобы помереть в твоей деревне. Нет, я дальше пойду. Да и тебе умней пойти со мной — вместе со всеми, кто в твоей деревне еще в силах идти. Подальше от чумы! Ты слышишь меня, Сандер?
— Нет, — отозвался гуменщик. — От чумы не убежишь. Она до тебя все равно доберется. Лучше уж дождемся и постараемся обхитрить ее и оставить с носом. Иного выхода нет.
— Как знаешь, — сказал Виллу. — Бывай здоров, удачи! Может статься, и повезет тебе, а нет — так прощай! Может, на том свете свидимся.
— Может быть, — отозвался гуменщик. — Счастливого пути тебе, Виллу! И тысяча тебе благодарностей!
И едва Виллу поковылял прочь, гуменщик натянул поглубже шляпу и побежал в деревню. Он не задерживался ни на одном хуторе дольше, чем на минуточку, и произносил всего лишь два слова: “Чума идет!” Этого было достаточно. Перепуганные люди муравьями высыпали из домов, бросались в свою очередь оповещать соседей, и не прошло и часу, как всей деревне было известно, что ждет их, скорее всего, верная смерть. Но до тех пор, пока чума еще не постучалась в дверь, теплилась кое-какая надежда, и все — стар и млад, дети и древние старики и старухи — собрались к избе гуменщика и молча стояли, плотно прижавшись друг к другу, перепуганные, подавленные и, тем не менее, еще надеявшиеся на что-то.
Гуменщик курил трубку и оглядывал свой народ. Ужасная опасность, перед лицом которой оказались люди, примирила всех враждующих, сгладила все обиды. Там стоял Рейн Коростель, который терпеть не мог барских прислужников, рядом с ним кубьяс, старики Имби и Эрни — рядом с амбарщиком, стоял Карел Собачник, узнавший ужасную весть в корчме, и возле него — корчмарь и церковный служка Отть Яичко. Все были на месте. Жизнь в деревне замерла и стала на постой во дворе гуменщика.
— Чума еще не перебралась через речку, — сказал гуменщик. — Но она может вскорости объявиться, ведь никогда еще текучая вода не была препятствием для этой душегубки. И тогда уж все зависит от нашей ловкости. Мы можем помереть уже нынче ночью, но можем и остаться в живых, хотя вполне вероятно, что тогда конец нам придет завтра. Однако может статься, нам и тогда удастся выжить, кто знает. Во всяком случае, заходите все в ригу и ложитесь на пол, но не ровными рядами, а так и сяк, где у одного голова — там у другого ноги и наоборот. Вы должны лежать сикось-накось, как еловые веточки в муравейнике, и все должны молчать, что бы ни случилось. Ни словечка. Кто рот откроет — тому конец.
— И сколько нам так на полу лежать? — спросил амбарщик.
— Пока чума не заявится, — ответил гуменщик.
* * *
Тем временем шел по дороге бродячий торговец сету и вышел к речке. И хотя зима стояла во всей своей красе, стремительный ручеек не успел еще замерзнуть, и бродячий торговец задумался, как ему со всем своим скарбом, глиняными горшками да плошками, перебраться через речку, ничего не побив. Собственно говоря, придумывать тут особо было нечего — ему и раньше случалось, сжав зубы, барахтаться в ледяной воде. Сету и теперь потоптался на месте, словно согревая ноги перед тем, как ступить в воду, взял лошадь под уздцы и двинулся. Кто-то окликнул его, он оглянулся и увидел молодую женщину в длинных белых одеждах, она махала рукой и звала на помощь.
