— Мне надо? — Эндель смешался. — Чего мне от такого мудака надо? Да пошел он в жопу!
— А зачем ты вообще про него рассказываешь? — спросила Лийна.
— Ну... — начал Эндель, но так и не смог ничего сказать и застыл с важным и несколько раздосадованным видом.
Рейн Коростель снова наполнил стопки и подначил будущего зятя выпить.
— И что нам из-за этих барских прихвостней спорить! Незачем! У вас и так есть о чем поговорить! Так когда свадьбу справим?
— Свадьбу?! — воскликнула Лийна. — Какую свадьбу? Ты решил снова жениться, отец?
— При чем тут я? У нас тут кое-кто другой на выданье, — рассмеялся Рейн. — На зрелую ягодку завсегда охотник найдется. Ты что, Лийна, думаешь, с какой такой стати холостяк Эндель тут штаны протирает? У такого хозяина и поважнее дела найдутся, чем по соседям ходить!
— Ага, подержаться за яйца амбарщика, например, — ответила Лийна. — Ну и жениха ты мне выискал, честное слово! — она встала и вышла из комнаты.
Рейн ткнул Энделя в бок.
— Ты чего? — спросил тот. — Чего тебе? Налей-ка еще по одной!
— Да погоди ты с этим! Ты теперь иди, поговори с Лийной. Обговорите все промеж себя, что мне, старику, тут встревать? — стал уговаривать Рейн.
Эндель с грохотом поднялся и направился в заднюю каморку к Лийне. Сел на край постели, почесал в голове, откашлялся. Лийна стояла лицом к стене, скрестив руки на груди, и молчала.
— Я думаю, свадьбу лучше всего на Рождество справить, — наконец выдавил из себя Эндель. — Свинья, зараза, нынче совсем вес не набирает, но к тому времени авось наберет. Тогда зарежу — и можно гулять.
— Вот как? — откликнулась Лийна. — И как же ты на ней женишься, если зарежешь ее?
— Кого?
— Свинью. Невесту свою.
— Чего? — никак не мог сообразить Эндель. — Какая свинья мне невеста? Чего ты порешь?
— Так кто же твоя невеста?
— Ну, ты.
— Я? — удивилась Лийна. — Ты уверен?
— Конечно! Рейн ведь сказал, что ты.
— А я поняла, что свинья.
— В задницу! — обозлился Эндель. — Заладила: свинья да свинья... Я пошел, сил нет этот вздор слушать.
Он поднялся и нахлобучил шапку, Рейн заглянул в каморку посмотреть, чем молодые заняты.
— Сладили? — спросил он с хитрой улыбкой.
— Обосрись! — ответил Эндель и вышел вон.
— Ты чего ему сказала? — спросил Рейн Коростель, опешив, и посмотрел вслед жениху.
— А что мне такому сказать, отец?
— Какому — такому? Дельный эстонский мужик, не какой-нибудь там барский прихвостень! Прямой, честный!
— Да замолчи! Замолчи! — закричала Лийна.
Оттолкнув отца, она бросилась в кладовку, схватила горшочек с волшебной мазью и побежала в сторону хлева.
Мгновение спустя по снегу понеслась красавица волчица — молодая, поджарая, стремительная. Она перемахнула через забор и припустила в сторону поместья.
Было уже совсем темно, ни одна звезда с затянутого тучами неба не освещала ее пути. Но волчице этого и не требовалось, ее глаза видели яснее, чем днем. Возле барской усадьбы в тени старой облетевшей сирени стоял, не шевелясь и только время от времени ежась от холода, кубьяс Ханс и глаз не сводил с теней, мелькавших в освещенных окнах.
И опять шевелились его губы, повторяя, словно в забытьи, одно и то же, как и прошлой ночью. И опять им любовалась одинокая волчица, которая лежала неподалеку на снегу, положив голову на лапы, взгляд ее зеленых глаз был прикован к дрожавшему от холода человеку.
Мороз не отпустил и на другое утро. Гуменщик занимался делами в своей избе, когда кто-то постучал в дверь.
— Входи! — крикнул он, но из-за двери донеслось:
— Да нет, заходить не буду. Лучше уж ты, Сандер, выйди.
Голос был усталый и хриплый, но Сандер, тем не менее, тотчас узнал говорившего: это был Виллу — гуменщик из соседней деревни.
— Виллу, что за шутки? Чего не заходишь, а стоишь под дверью как бедный родственник? — гуменщик пошел открыть дверь.
Гуменщик из соседней деревни стоял, опираясь на посох, он был с непокрытой головой, всклокоченные волосы засыпал снег, лицо осунулось, глаза провалились. Сандер сразу понял, что стряслась большая беда.
— Никак... — спросил он едва слышно.
Виллу кивнул.
— Да, чума. Опять объявилась.
Гуменщик схватился за притолоку. Это было страшное известие, страшнее быть не могло. Чума! Там, где моровая язва приступает к своей жатве, остаются одни могилы.
