Люди высыпали из риги и приступили к поискам. Погода стояла холодная и тихая, даже легкого дуновения ветра не чувствовалось, и белый снег, засыпавший все кругом, вместе с мрачным, в тучах, небом создавал впечатление совершенно безжизненного пространства. Все равно как в могиле. Даже галки и прочие зимующие птицы не подавали голоса, лешие в лесу и те держали язык за зубами. Людям тоже было не до разговоров. Они избегали смотреть друг на друга. Сознание того, что где-то тут, только руку протяни, среди этого безмолвия и покоя, затаилась чума, было чересчур страшно.
Люди искали исступленно, разрывали сугробы, трясли елки — мало ли что кроется под сенью их заснеженных лап. Кубьяс вместе с гуменщиком искал возле избы. Он легонько ткнул гуменщика в бок и негромко спросил:
— А скажи, что с поместьем станется? Чума и туда нагрянет?
Рейн Коростель, который там же простукивал балки, чтобы убедиться, что душегубка не прячется между ними, услыхал вопрос Ханса и сказал:
— Вот именно туда ей стоило бы наведаться и выкосить всех подчистую. Знать бы только, как ее туда заманить! Это было бы здорово!
— В поместье тоже люди живут! — отозвался кубьяс возмущенно. — Им тоже помирать неохота, зачем желать людям зла?
— Они баре, мне до их жизни дела нет! Чем этой мрази меньше, тем для нас лучше! — рявкнул Рейн.
— Замолчите! — велел гуменщик. — Сейчас не время грызться, завтра, может статься, оба будете рядышком в могиле лежать, об этом думайте! А что до поместья, так им тоже чумы не избежать. После нас она отправится дальше туда и там сделает свое дело. Чума про чины да богатство не спрашивает!
Кубьяс кивнул. Он, собственно, знал ответ, чума действительно никогда не сворачивает со своего пути, косит всех подряд, с какой стати станет она щадить обитателей поместья? Они в своей усадьбе знать не знали, какая напасть ожидает их. Веселились себе да жгли без счету свечи, тогда как чума с ненасытными глазами уже отбивала за их воротами свою косу. И барышня... Она тоже. Они оба оказались в опасности — барышня и Ханс, и эта неожиданная близость вроде бы даже доставила кубьясу радость, но еще больше — боль. И он решил сделать все возможное, только бы отловить чуму, помешать душегубке добраться до поместья.
Он продолжал искать, и тем же самым были заняты остальные. Время от времени гуменщику приносили на предмет оценки какой-нибудь непонятный крюк или бадейку, но всякий раз обнаруживалось, что кому-то уже доводилось прежде видеть эту вещь, значит, это не могла быть чума. И все вновь принимались за поиски.
Отставной солдат Тимофей орудовал за гумном. В руках у него был заступ, и он ворочал им камни: не кроется ли что-нибудь под ними, но до сих пор ничего примечательного не обнаружил. Теперь он взялся перевернуть порядочный валун, и когда тот потихоньку завалился набок, Тимофей увидел большой серебряный рубль.
Он проворно схватил монету и быстренько огляделся по сторонам — не видал ли кто? Но нет, людям было недосуг следить за ним, все трудились изо всех сил, искали чуму. Тимофей зажал монету в руке, она была холодная и приятная на ощупь.
“Гуменщиков клад, — подумал Тимофей. — Хорошо припрятан, а я нашел-таки его. Эх, да за такие деньги сколько всего можно себе позволить! Несколько дней в корчме всласть погулять! Когда же я, нищеброд, держал в последний раз в руках такие деньги? На поле боя, когда во время сражения чистил карманы убитых. Эх, как давно миновала прекрасная пора — молодость, я был тогда богат и недурен собой...”.
Тимофей погрузился в сладостные воспоминания. Он припомнил, как каждый божий день стриг ногти на руках и ногах у павших на поле брани, чтобы когда-нибудь соорудить себе из обстриженных ногтей шляпу-невидимку. Его солдатский ранец был уже полон, и по вечерам, лежа в окопе, Тимофей воображал, как заживет припеваючи — невидимый и всесильный. Но тут пришел конец распрекрасной жизни: его контузило, ранец с ногтями куда-то пропал, и, выйдя из лазарета, Тимофей стал волостным нищим. Но и на старости лет счастье может иногда улыбнуться тебе. Нет, этот славный рублик опасно просто так держать в кулаке, еще отберет кто!
