— Жаловаться некому, — сказал я мрачно. — Дзержинский мертв. Скоропостижно скончался 26 числа, прямо на заседании ВСНХ…
— Что?! — сказал Триглистер и закашлялся. — Что вы несете?!
Я пересказал ему все, что услышал от Вывиха.
— Тогда нам конец… — упавшим голосом констатировал Меер Аронович. — И мне, и вам, и Гугу, и товагищу Мануальскому, в погядке очегеди. Пгопала советская стгана…
— Страна?! — переспросил я, подумав, что ослышался. — Но почему? То есть, я понимаю, мне Вывих объяснил, Дзержинский санкционировал экспедицию на свой страх и риск, не поставив в известность других советских лидеров. Но, страна-то тут — каким боком?!
— Мелко плаваете, господин путешественник, — горько улыбнулся Триглистер.
— Ну так выведите меня на глубокую воду, — попросил я. — Раз терять нам отныне нечего. Раз мы — без пяти минут покойники…
— Стгана пги том, Офсет, что наш бедный Владимиг Ильич Ленин, вождь мигового пголетагиата, не оставил после себя завещания, — блеклым, совершенно невыразительным голосом сказал бывший комиссар. — Точнее, он оставил, но такое, что лучше ему было никакого не оставлять. Или взял бы — да задницу им подтег…
— Надеюсь, вы не про крылатую фразу учиться трижды? — забеспокоился я.
— Дугацкая шутка, сэр, впгочем, чисто в английском духе, — скривился Триглистер. — Учиться тгижды — это для электогата завет. Кгоме него было настоящее завещание, адгесованное Владимигом Ильичом узкому кгугу ближайших согатников. Если конкгетнее, то товагищам Тгоцкому, Сталину, Зиновьеву, Каменеву, Гадеку, Бухаеву, Мануальскому и Дзегжинскому. И было оно о том, как им быть с его главным наследием. Иначе говогя, как им газделить между собой власть, не поубивав дгуг дгуга пги этом…
— И какой же совет дал товарищ Ленин своим наследникам? — спросил я, почувствовав холодок, поскольку вспомнил, весьма некстати, разумеется, как такого рода вопросы решаются в сицилийской мафии…
— А никакого он им внятного совета не дал, — с горечью отмахнулся Триглистер. — Обосгал их всех по очегеди чисто-конкгетно по полной пгоггамме и точка! Никого, мол, вместо меня не подбегете, не годитесь вы в гуководители пагтии и пгавительства, дугачье вы все и пгофаны! Пго товагища Тгоцкого написал, что, дескать, самодуг и пгожектег с нездоговыми амбициями генегала Бонапагта. Иосифа Сталина обозвал ггубияном и живодегом, каких поискать! Товагищей Зиновьева с Каменевым охагактегизовал, как мелкотгавчатых склочников и тгепачей, товагища Бухаева, своего любимчика, обвинил в бесхгебетности и оппогтунизме, а про Кагла Гадека, пгедседателя Коминтегна, вообще, такого нагогодил, повтогить стыдно, в пгиличном обществе, он, мол, пгоститутка и блядь…
— Зачем же товарищ Ленин, умирая, так жестко обошелся со своими соратниками?! — удивился я.
— А кто ж его, титана духа, газбегет, зачем?! — всплеснул руками Триглистер. — Может, пгосто назло им так сделал, что он, не человек, что ли, хоть и гений мигового масштаба, а умигать-то все гавно неохота… А может, вгать не хотел, понимая, что в могиле обеими ногами стоит, вот и вгезал всем остальным пгавду-матку по пегвое число! И по втогое тоже…
— То есть, они в Кремле такие и есть?! — у меня похолодели руки.
— А какими им еще быть, Офсет?! Люди как люди — обыкновенные! Можно подумать — у вас в Лондоне какие-то дгугие живут! Для титанов все пгочие, котогые — не титаны — пигмеи…
— А что Ленин написал про Феликса Дзержинского? — спросил я.
— Пго Феликса — ничего не написал, — развел миниатюрными ручками Триглистер. — Вообще ни словечком упомянуть не удосужился, будто тот пустое место. Сначала Железный Феликс так гасстгоился, что застгелиться хотел, сгогяча. Но, потом, узнав, что Ильич про остальных нагогодил, гешил — это хогоший знак. И Пленум ЦК пгишел к аналогичным выводам, поддегжав его кандидатугу на пост пгедседателя комиссии по увековечиванию памяти незабвенного Ильича большинством голосов. А замом к нему — товагища Мануальского назначили, про которого Ленин в завещании тоже ни словом не обмолвился. Неудивительно, пги жизни он Леонида Богисовича очень высоко ценил, Чагодеем пагтии звал, на минуточку…
