Она тут же от него отодвинулась и больше, пока длился танец, не проронила ни слова.
– Кузнец, ты чего это к переводчице припал, – послышался пьяный возглас Веселого. – Товарищи, извините, но я на сегодняшний вечер похищаю у вас нашего австралийского гостя.
Помощник генерал-губернатора тут же покинул свое место и подошел к секретарю обкома.
– Константин Евгеньевич, умоляю вас, только без глупостей. У него виза подписана самим заместителем министра внутренних дел. Его визит – государственной важности. На мне лично лежит ответственность за его прием в Обске. Не губите, Константин Евгеньевич, – взмолился референт.
– Да, не блажите вы, Александр Петрович! Неужели я похож на мясника? Просто встретились два старых товарища и хотят вместе закончить уик-энд. Не более того.
Из ресторана они вышли почти в обнимку. Смиту приходилось придерживать секретаря обкома. Тот уже был никакой.
– Кузнец, ты просто не можешь представить себе, что такое настоящая власть? Никакие твои деньги не сравнятся с тем, что могу сделать я. Все, что только захочу. Могу и тебя растоптать, как какую-то пиявку. Ты же и есть пиявка, Жорж, ничего сам не создаешь, лишь сосешь кровушку с русских да вьетнамцев.
Георгий промолчал.
Услужливый кореец распахнул дверцу BMW, и Джорджу не составило труда запихнуть внутрь авто старого приятеля.
– Анатольич, помнишь этого фраера? Кажется, он тебе обещал подарить свои «жигули»? – сказал Константин.
– Машина ушла за долги нашей компании. Вы же знаете об этом, Борис Анатольевич, – ответил австралиец и протянул свою руку водителю.
– Ладно, Георгий Константинович, кто старое помянет, тому глаз вон, – водила крепко сжал в своей огромнейшей ладони усталую кисть бывшего директора. – Я, правда, рад видеть вас живым и невредимым.
– Это у вас сейчас редкость, не так ли? – съязвил Смит.
– Может быть, – философски ответил Анатольич и спросил у своего нынешнего шефа: – Куда двинем-то?
– Давай для начала покажем гостю Дворец спорта. А то он в своей далекой Австралии, поди, думает, что мы тут совсем озверели.
После выпитой водки Обск уже не казался таким чужим и обезлюдевшим, как раньше. По проспекту Ленина ходили влюбленные парочки, новые Ромео признавались в любви новым Джульеттам. Казалось, что почти ничего не изменилось после его отъезда.
– Это моя гордость. Я все-таки выгнал менял из храма. Помнишь, во что превратили демократы объект культуры? В заурядный базар! Я же вернул ему истинное назначение! – с особенным удовлетворением произнес секретарь обкома, когда машина свернула с проспекта.
Зрелище на самом деле было впечатляющим. Озаренный тысячами огней поочередно то вспыхивающих, то гаснущих разноцветных лампочек Дворец спорта сиял. От чего ближнее небо выглядело багровым, и его, как в блокадном Ленинграде, бороздили, перекрещиваясь, лучи дальних прожекторов, только они не выискивали вражеские самолеты, а просто создавали иллюминацию.
На ступеньках толпилась молодежь. Столько народу не собирали даже первомайские демонстрации во времена застоя. Юноши и девушки через четыре входа организованными потоками вливались вовнутрь сооружения, напоминающего по форме гигантскую черепаху. Их встречал огромнейший транспарант кумачового цвета. Метровыми белыми буквами на нем было начертано: «ФРОНТ – НАШЕ СПАСЕНИЕ!».
Секретарь обкома провел австралийца через служебный вход. Вахтер через стеклянную дверь увидел высокое начальство еще на улице и успел позвонить по телефону. И когда Константин Евгеньевич с гостем поднялись по лестнице, их уже встречала лучезарной улыбкой молодящаяся сорокалетняя администраторша в белой блузке и черной юбке. Ее щедро накрашенные глаза оценивающе осмотрели вошедших.
– Какая неожиданная честь, – ойкнула бальзаколетняя дама. – Если бы вы только могли догадываться, милейший Константин Евгеньевич, как мы вам рады.
– Добрейшая Антонина Ивановна, а вы все хорошеете и хорошеете. Время буквально не властно над вами. Если б я был молодым и неженатым, точно за вами приударил бы, – вернул реверанс Веселый и, не дожидаясь ответа, по-деловому спросил: – Кто у нас сегодня в правительственной ложе?
