И тут он заметил ее брюки.
Бэннер нарядилась в штаны. Наверное, они ей достались от Ли. Их как-то переделали, ушили в талии, чтоб они пришлись точно впору. Во всяком случае, они сидели на ее маленькой попке совершенно бесподобно.
Дьявольщина! До яичницы ли тут, даже приготовленной по его вкусу, когда Бэннер снует взад и вперед по кухне в туго обтягивающих штанишках?
Это уж игра не по правилам. Раньше он гадал, какой формы ее бедра. Что ж, вот и разгадка. Джейку случалось видеть шоу с танцовщицами в скандально прозрачных, облегающих костюмах, но ни одна из них не возбуждала его так, как Бэннер в ушитых выцветших джинсах. Всего несколько дней назад он, поддразнивая, шлепнул ее и ничего при этом не почувствовал. Зато чувствовал теперь. Если рука его еще когда-либо ляжет на эту соблазнительную округлость, то не для шутливого похлопывания, а для ласки.
Бэннер кончила подавать на стол и села напротив Джейка. Он вздохнул свободнее. Но облегчение оказалось кратковременным. Анфас Бэннер была не менее притягательна. Простая хлопковая рубаха, ничего особенного, такие носят ковбои, смотрелась на ней совсем иначе. В карманы даже при всем желании ничего не запихнешь. Они и без того заполнены до отказа.
– Подливки?
– Что? – Джейк с трудом перевел глаза с груди Бэннер на вопросительно поднятые брови.
– Ты еще не попробовал моей подливки. Боишься? – Бэннер склонила голову набок.
Она не зря подпустила эту шпильку: то была доблестная попытка вернуться к прежним отношениям, установить равновесие. Джейк вел себя очень странно. Как и она, впрочем. Он, верно, еще расстроен из-за вчерашней перепалки и потому так чудно, напряженно поджимает губы.
Бэннер с тоской вспоминала дни, когда они были добрыми друзьями и наперсниками. Не у него ли на груди она однажды оплакивала потерю котенка? Тогда она не чувствовала этой теплоты, этого перекурочивающего внутренности волнения в животе. Почему бы им снова не стать хорошими приятелями?
Дурацкий вопрос. Она знала почему. Никогда их отношения не станут прежними. Но, может быть, удастся притвориться, что той ночи в конюшне не было. Она, по крайней мере, попытается.
– Ты что, думаешь, я плохая повариха?
Джейк усмехнулся, зачерпнул щедрую порцию густой, дымящейся подливки и вылил на лепешки.
– У меня луженый желудок, а то мне бы нипочем не выдержать ковбойских походных кухонь. Думаю, я в состоянии проглотить и твою стряпню. – Он откусил кусочек, зажмурился и, преувеличенно забавно смакуя, разжевал и проглотил его. Потом открыл глаза, облизнулся. – Восхитительно.
Бэннер улыбнулась, ей полегчало.
– Я все думаю, как назвать ранчо.
– А я думал, у него уже есть название.
Она отхлебнула кофе, покачала головой.
– Не хочу, чтоб оно было просто придатком к Излучине, хочу, чтоб у него было собственное имя. Есть предложения?
– Гм… Я как-то не задумывался.
Бэннер положила вилку на тарелку, поставила локти на стол, скрестила пальцы и наклонилась вперед.
– Сливовый Ручей – нравится?
– Сливовый Ручей?
– Так называется ручей, который течет через лес на краю участка и впадает в реку.
– Ранчо Сливовый Ручей? – вслух размышлял Джейк, хмуря брови. – Звучит слишком… – он подыскивал подходящее слово, – по-женски.
Бэннер была разочарована: ей хотелось, чтоб лицо его просияло, чтоб он вместе с ней восхитился названием.
– Да. Но я женщина.
Взгляды их скрестились. Затем Джейк вновь уставился на ее груди. Сейчас они трепетали от возмущения. У Джейка руки чесались добраться до них. Да уж, черт возьми, спорить не приходится, она действительно женщина.
Возбужденный до крайности, он поднял глаза и резко сказал:
– Ранчо твое, называй как хочешь.
– Спасибо за разрешение. – Голос Бэннер сочился медом и сарказмом. Она отодвинула стул и принялась с грохотом собирать посуду.
Джейк тоже поднялся.
– Не думаю, что ковбоям понравится работать на ранчо с таким слащавым названием.
– Ну, я еще не решила.
Она понесла посуду в раковину. С одной тарелки упал нож. Бэннер наклонилась поднять его. Джейк охнул: опять этот обтянутый джинсами зад. Она меня с ума сведет, мелькнуло у него в голове. Он повернулся к двери.
