— Он вовсе не дьявол, — горячо заговорила мисс Мерривел, — а очень добрый старый джентльмен. Возможно, мистер Кагива в самом деле не христианин, мистер Квин, но он и не язычник. Мистер Кагива просто не верит ни во что подобное, он сам часто так говорил.
— Значит, его, строго говоря, никак нельзя назвать язычником, — заметил Эллери. — Язычник — это человек, не принадлежащий к народам, исповедующим христианство, иудаизм или ислам, и не отказавшийся от верований своих предков.
Мисс Летиция казалась сбитой с толку, но быстро совладала с собой и торжествующе воскликнула:
— Он тоже не отказался! Я часто слышала, как он говорил о какой-то чужеземной вере, называемой…
— Синтоизм,[9] — подсказал Купер. — Это неправда, Мерри, будто мистер Кагива ни во что не верит. Он верит в людскую доброту и в то, что каждый человек должен руководствоваться своей совестью. Это моральная сущность синтоизма, не так ли, мистер Квин?
— Очевидно, — рассеянно пробормотал Эллери. — Это очень интересно. Он не придерживался традиций культа? Ведь синтоизм — довольно примитивная религия.
— Идолопоклонник, — твердила мисс Летиция, как патефонная пластинка, на которой заела игла.
Все не без смущения огляделись вокруг. На письменном столе стоял толстопузый маленький идол из блестящего черного обсидиана. В углу находился комплект самурайских доспехов. Морской бриз, проникая сквозь открытое окно, слегка шевелил вышитых на портьерах драконов.
— Он не принадлежал к какому-нибудь старинному японскому тайному обществу? — допытывался Эллери. — Не получал много писем с Востока? Не принимал посетителей с раскосыми глазами? Не опасался чего-нибудь?
Драконы вновь зловеще зашевелились, а невидимый под доспехами самурай продолжал смотреть вперед загадочным взглядом. Приторный аромат, казалось, усилился, наполняя головы жуткими фантастическими мыслями. Все молча и беспомощно смотрели на Эллери, охваченные безотчетным первобытным страхом.
— Дверной стопор был изготовлен из цельного стеатита? — осведомился Эллери, глядя в окно на бурные воды пролива. Дом словно плыл в безбрежном океане, покачиваясь на волнах. Эллери ждал ответа, но его не последовало. Билл Гэллант переминался с ноги на ногу — он выглядел еще более встревоженным, чем раньше. — Этого не может быть, — задумчиво продолжал Эллери, отвечая на собственный вопрос. Его интересовало, какие мысли роятся в головах домочадцев старого японца.
— Что заставляет вас так думать, мистер Квин? — негромко спросила мисс Мерривел.
— Здравый смысл. Почему прошлой ночью украли эту, вроде бы ничего не стоящую вещицу? По сентиментальным причинам? Такие причины могли иметься только у самого мистера Кагивы, а я сомневаюсь, чтобы он стал бить вас по голове, мисс Мерривел, с целью похитить собственную безделушку из простой привязанности к ней.
Тетя и племянник выглядели испуганными.
— О, вы еще об этом не знаете! Да, ночью здесь произошло примитивное нападение, причинившее мисс Мерривел сильную головную боль. Шишка получилась очаровательная, можете поверить мне на слово… Обладал ли стопор какой-нибудь экзотической ценностью? Не являлся ли он символом чего-либо, предзнаменованием или предупреждением?
Бриз вновь зашевелил драконов, а ненависть наконец исчезла из безумных глаз мисс Летиции, сменившись страхом мелкой душонки, загнанной в логово собственной злобы.
— Это… — начал Купер и умолк, покачав головой. Потом он облизнул пересохшие губы и добавил: — Сейчас двадцатый век, мистер Квин.
— Следовательно, — кивнул Эллери, — мы должны найти разумное объяснение. Если стопор был украден, значит, он представлял для вора какую-то ценность, но, очевидно, не сам по себе. Вывод: что-то ценное содержалось у него внутри. Потому я и сказал, что он не мог быть изготовлен из цельного куска стеатита.
— Это самое… — заговорил Гэллант, но оборвал фразу и опустил плечи, уставясь на Эллери.
— Прошу прощения? — вежливо осведомился Эллери.
— Ничего. Я просто подумал…
— Что я попал в точку, мистер Гэллант?
Широкоплечий молодой гигант отвел взгляд, покраснел и стал мерить шагами комнату, заложив руки за спину. Мисс Мерривел, закусив губу, опустилась на ближайший стул. Купер выглядел обеспокоенным, а юбки Летиции шуршали, как испуганное животное ночью в кустарнике.
