* * *
В пойму Вырнава мы ходили и одни — удить рыбу, либо на поиски яиц диких уток и птичьих гнезд. Если мы не пытались ничего стянуть и занимались лишь своими делами, старый Вырнав позволял нам сидеть у своего костра, толковал с нами, а летом даже угощал арбузом или дыней.
— Только не смейте красть, — приговаривал старик, — нет ничего на свете хуже воровства.
— И вкусные же у вас арбузы, дед Вырнав! — отвечали мы, высасывая сладкий сок из огромных ломтей.
— Нос утри, а то он у тебя весь в семечках, — отвечал старик, подкручивая густые седые усы и поглаживая белый высокий лоб.
Дед Вырнав пек себе в золе картошку, поджаривал на вертеле куски сала и, выжав горячий жир на краюху черного хлеба, давал и нам по куску. Иногда он находил грибы и, повернув их шляпкой вниз, посыпал солью и пек на тлеющем лозняке. Он позволял нам жарить на его костре нашу рыбу, но ни за что не соглашался ее есть.
Очень ему нравилось рассказывать нам всяческие истории. А коли рассказывать было некому, старик разговаривал с дроздами, сойками и вечно шелестящими тополями. Однажды я слышал, как он ласково толковал с рекой, подрубая старую иву с таким расчетом, чтобы корнями она по-прежнему держалась за берег, а ветки, опущенные в воду, сдерживали и укрощали напор волн:
— Уймись, уймись, реченька, даст тебе дед молодняка свежего да мягкого и листочков зеленых, накормит досыта. Ну, зачем ты рвешь и терзаешь мою землю, она же тебе ничего худого не сделала! Ты лучше гальку жри, дай бог тебе счастья, не трогай ты моего труда, ведь я-то тебя не обижал. Уймись, уймись, реченька!
А нам старый Вырнав говорил другое:
— Эх, ребята, ребята, кабы не стоял я здесь на страже, сожрала бы эта змея ненасытная всю мою землицу, — вздыхал дед, указывая головой на воду. — Ведь что ей, жадине, надобно? Сглотнуть и прогрызть себе дорогу покороче, под самым холмом. Ежели бы не поставил я вот этот каменный мол в углу холма, давно бы река прорубила себе путь и проглотила бы весь холм. А так я ее отвел отсюда, к тому берегу направил. Гляньте, какой обход делает. Знать, боится мола, как черт ладана. Посмотрите, сколько гальки нанесла она на эту сторону и как набрасывается, вражина, на другие земли! А вы знаете, сколько я уложил сюда камня? Нет, не знаете. Этого камня хватило бы с лихвой, чтобы заложить фундамент для двадцати домов. И это еще не все. Я что делаю: получше укрепляю в земле ольху, тополь и ветлу. А еще сажаю акацию. Забиваю колья и сваи, а из тальника и ракиты плетни ставлю. А там, где берег повыше и проклятая река колотит его шибче, подрубаю ветлу либо тополь, чтобы воду сдержать. Один я знаю, сколько у меня с этой вражиной и хлопот и напастей, сколько она мне бед натворила. Вот уж сорок лет, как я с ней воюю, а все не справился, не усмирил. Но все одно одолею ее, окаянную, — заверял нас дед Вырнав, упрямо, тряхнув головой и решительно поджимая губы.
Эту борьбу старый Вырнав прервал только раз в жизни, но зато на восемь лет. Нет, он не помирился с рекой, не покорился ей, а просто уехал в Америку, когда в 1910 году вьюга сорвала крышу с его дома, а он сам залез по уши в долги и так задолжал банку, что хуже некуда.
Возвратился он в деревню после первой войны, но по всему видно было, что остался таким же бедняком, потому что вновь начал борьбу с рекой. Снова и снова крепил он берега, сажал деревья, подчищал то одну, то другую ольху, чтобы прямее росла, распахивал все новые и новые клочки земли. Старый Вырнав свято верил в победу, как верит боец, который, и умирая, не сдается. Были у него победы, были поражения. Но он считал себя победителем, потому что не пустил воду течь, куда ей хотелось, а заставил пойти в обход. Вырнав также твердо верил, что пойма поможет ему расплатиться с долгами. Одно время он сторговался с какими-то купцами — продал им тополя для изготовления спичек. Только кончилось это тем, что остался старик и без тополей и без денег, а лишь с судебной тяжбой, которой конца-края не видно было. Из-за этой самой тяжбы долг деда Вырнава еще вырос. Теперь уже старик воевал не только с водой, но и с адвокатами. Даже с родными своими по той причине поссорился. Один из его сыновей давно покинул родное село. «Затерялся где-то среди чужих людей», — говорил о нем старик. Парень ходил когда-то в школу, даже в университете учился, затем уехал за границу и оттуда не вернулся. Поговаривали, что он в тюрьму угодил, — и на поверку это оказалось правдой. Ввязался он в политику заодно с коммунистами. Ясное дело, от этого сына дед Вырнав не ожидал никакой подмоги. Другой рабочим стал — на почте по телефонной связи работал и, нацепив на ноги железные крюки, лазил на телеграфные столбы. Этот землей мало интересовался. Оставалась еще дочка, да только какой от девки прок? Тем более, вышла она замуж за слесаря. Это совсем расстроило старика, и теперь он неделями не возвращался домой, дневал и ночевал на пойме. Одна теплилась у него надежда — «телефонист» одумается и вернется хозяйничать на этой спасенной от паводков земле, такой ухоженной, что во всем селе не бывало лучших урожаев.
