Мыш подивился легкости, с какой капитан перешел на диалект Плеяд. Внутреннее выражение лица — краткая улыбка.
Лорк встал с камня:
— Что об этом вторжении карты в ночь говорят?
Себастьян, внимательно глядя из-под пушистых светлых бровей, притянул ближе свои темные сполохи.
— Хочу я их расклады увидеть. Да. Где мы среди карт с Князем выпадем?
Если она погадает, удастся рассмотреть колоду. Кейтин ухмыльнулся:
— Да, Тййи. Погадай нам на экспедицию капитана. Она хорошо гадает, Себастьян?
— Никогда Тййи не ошибается.
— Ты считаные лицо секунды видела Князя. В лице человека линии обозначены судьбы. — Лорк упер кулаки в бедра. — На моем по разлому можешь где мою эти судьбу линии сказать пересекут?
— Капитан, нет… — Взгляд упал на руки. Для недвижных пальцев карты, казалось, слишком велики. — Я карты раскладываю только и гадаю.
— Я не видел никого, кто гадал бы на Таро, с универа. — Кейтин смотрел на Мыша. — На философском семинаре был один персонаж из Плеяд, вот он умел гадать. Одно время я, пожалуй, мог считаться адептом-любителем «Книги Тота», как кто-то назвал Таро в начале двадцатого века. Я бы, скорее, сказал… — он запнулся, ожидая подтверждения Тййи, — «Книги Грааля»?..
Подтверждения не последовало.
— Ну же. Погадай мне, Тййи. — Кулаки Лорка спрыгнули с бедер.
Тййи кончиками пальцев касалась золотых рубашек. Со своего места у основания пандуса она смотрела в пространство между Кейтином и Лорком: серые глаза полуприкрыты эпикантусом.
Сказала:
— Погадаю.
— Мыш, — позвал Кейтин, — иди сюда, посмотри. Поделись мнением об искусстве…
Мыш вскочил, освещенный шахматной доской:
— Эй!..
Все повернулись на сломленный голос.
— Вы в это верите?
Кейтин поднял бровь.
— Вы называли суеверным меня, потому что я плюнул в реку? А теперь читаете будущее по картам? Аннн! — Он издал не совсем такой звук. Но этот звук означал отвращение. Золотая серьга тряслась и мерцала.
Кейтин нахмурился.
Рука Тййи зависла над колодой.
Мыш бешеным рывком одолел полковра:
— Вы правда хотите узнать, что́ будет, разложив карты? Это глупо. Это суеверие!
— Мыш, вовсе нет, — возразил Кейтин. — Кто бы мог подумать, что именно ты…
Мыш махнул рукой и рассмеялся хриплым лаем:
— Ты, Кейтин, — и карты. Ну ты даешь!
— Мыш, на деле карты ничего не предсказывают. Они всего лишь предлагают грамотный анализ обстоятельств…
— Карты неграмотны! Они из металла и пластика. Они не знают…
— Мыш, семьдесят восемь карт Таро — это символы и мифообразы, которые повторялись и отражались все сорок пять веков человеческой истории. Тот, кто понимает эти символы, способен сконструировать диалог относительно данной ситуации. Никаких суеверий. «Книга перемен», даже «Халдейская астрология» обращаются в суеверие, только если ими злоупотреблять, считать, что они приказывают, а не направляют и советуют.
Мыш опять издал этот звук.
— Мыш, ну правда! Чистейшая логика. Твои взгляды устарели на тысячу лет.
— Эй, капитан? — Мыш одолел остаток ковра, выглянул из-за Лоркова локтя, скосился на колоду у Тййи на коленях. — Вы верите в эти штуки? — Его рука упала на предплечье Кейтина, словно касание могло запретить тому двигаться.
В глазах тигра под ржавыми бровями блеснула боль; Лорк осклабился:
— Тййи, на картах мне погадай.
Она перевернула колоду и стала перекладывать картинки…
— Капитан, одну выбирайте.
…Из руки в руку.
Лорк присел на корточки, всмотрелся. Вдруг остановил переходящие карты указательным пальцем:
— Космос, кажется. — Он назвал карту, на которую упал палец. — В этой гонке Вселенная приз наш. — Поднял глаза на Мыша и Кейтина. — Как думаете, выбрать Космос для начала гадания? — Обрамленная исполинскими плечами «боль» теряла остроту.
Мыш в ответ скривил темные губы.
— Давайте, — сказал Кейтин.
Лорк вытащил карту:
Утренняя дымка обвила березы, тисы и остролисты; на полянке нагая фигурка прыгала и кувыркалась на голубой заре.
— О, — сказал Кейтин, — Пляшущий Гермафродит, союз всех мужских и женских принципов. — Потер ухо двумя пальцами. — Знаете, где-то триста лет, с тысяча восемьсот девяностых по конец начала космической эры, христианизированная до неприличия колода карт Таро, созданная другом Уильяма Батлера Йейтса, была так популярна, что почти уничтожила изначальные образы.
