— Чего вы ждали?
— Весточки от Князя.
— Получили?
— Да.
— Что в ней было?
— Какая разница? — Лорк издал почти смешок. Только шел он из живота. — Я ее пока не проиграл.
— Почему? — спросил Мыш. — Вы не хотите знать, что он говорит?
— Я знаю, что делаю. Этого достаточно. Мы вернемся в Алкан и засечем еще одну… нову. Мои математики придумали двадцать пять теорий, объясняющих феномен прыжка сквозь звезду. И в каждой исход меняется на противоположный через пару часов, за которые яркость звезды достигает пика.
— Как долго нова чтоб умерла нужно? — спросил Себастьян.
— Недели, месяца два. Сверхновая может вырождаться до двух лет.
— Письмо, — сказал Мыш. — Не хотите посмотреть, что говорит Князь?
— А вы — хотите?
Кейтин вдруг перегнулся через шахматную доску:
— Да.
Лорк усмехнулся:
— Ладно. — Широкими шагами пересек кают-компанию. Снова дотронулся до пульта на Мышовом кресле.
В самой большой раме на высокой стене: световая фантазия выцвела в двухметровом овале позолоченной листвы.
— Ну ясно. Вот, значит, что ты делал все эти годы! — сказал Князь.
Мыш поглядел на обтянутые кожей челюсти и хрустнул собственными. Глаза перескочили на тонкие волосы Князя над высоким лбом, и лоб у Мыша наморщился. Он подался вперед в кресле; пальцы дергались, щупая, как на сиринге, нос-лезвие, колодцы синевы.
Кейтин выпучился. Бессознательно отшатнулся, подошвы сандалий заскребли ковер.
— Не знаю, чего именно ты добиваешься. Да мне и все равно. Однако…
— Князь это? — прошептала Тййи.
— …ничего ты не добьешься. Уж поверь. — Князь обнажил зубы.
И шепот Тййи задохнулся.
— Не-а. Я даже не знаю, куда ты летишь. Но берегись. Я успею раньше тебя. А там… — он воздел руку в черной перчатке, — поглядим. — Протянул ладонь, та заполнила экран. Щелкнули пальцы; зазвенело стекло…
Тййи заскулила.
Князь раздавил пальцем линзу письмокамеры, раздробил вдребезги.
Мыш глянул на Тййи. Та выронила карты.
Звери на поводках били крыльями. Ветер рассыпал карты по ковру.
— Эй, — сказал Кейтин, — я соберу! — Не вставая, нагнулся и дотянулся неуклюжими руками до карт.
Лорк снова засмеялся.
Карта перекувырнулась на ворсе у ступни Мыша. Трехмерная, в ламинированном металле: над черным морем жжет солнце. Живо пламенеет небо поверх стены моря. На берегу стоят, держась за руки, два голых мальчика. Темноволосый скосился на солнце, его лицо изумлено и светоносно. Белобрысый глядит на их тени на песке.
Смех Лорка прокатился по кают-компании: один взрыв за другим.
— Князь принял вызов. — Он шлепнул ладонью по камню. — Хорошо! Отлично! Как думаете, суждено нам свидание под огненным солнцем? — Рука взметнулась, стала кулаком. — Я чувствую его про́клятую руку! Хорошо! Да, хорошо!
Мыш цапнул карту. Перевел взгляд с капитана на смотровой экран, где лицо, руку заместили мельтешащие оттенки многоцвета. (На противоположной стене — тусклый Идас и бледный Линкей в рамах поменьше.) Глаза вернулись к двум мальчикам под извергающимся солнцем.
Он смотрел, и пальцы левой ноги царапали ковер, а правой — вцепились в подошву ботинка. Страх лапами скреб ляжки, оплетал нервы вдоль хребта. Внезапно Мыш уронил карту в футляр сиринги. Пальцы задержались внутри кожи, потея на ламинате. Став невидимой, картинка пугала хуже прежнего. Мыш вытащил руку и вытер о ляжку, поднял глаза: не видел ли кто.
Кейтин проглядывал собранные карты.
— Так вот с чем ты играешься, Тййи? Таро? — Поднял голову. — Мыш, ты цыган. Наверняка такие видел. — И показал карты Мышу.
Не глядя Мыш кивнул. Подавил желание вытереть ладонь еще раз. (Большая женщина сидит по ту сторону костра — в грязной ситцевой юбке, — и усатые мужчины расселись вокруг под мерцающим выступом скалы, глядят, как мелькают и мелькают карты в ее толстых пальцах. Но это было…)
— Так, — сказала Тййи. — Ты мне их отдашь. — Протянула руку.
— Можно я посмотрю всю колоду? — спросил Кейтин.
Ее серые глаза расширились.
— Нет. — Удивление в голосе.
— Я… прошу прощения, — начал Кейтин, смутясь. — Я не хотел…
Тййи забрала карты.
— Ты… гадаешь? — Кейтин прилагал усилия, чтоб лицо не деревенело.
Она кивнула.
— Гадание на Таро в Федерации — обычное дело, — сказал Лорк. Он сидел на живописной скале. — О Князя письме говорят карты твои что-нибудь? — Повернулся, глаза горели яшмой, сверкали золотом. — Может, о Князе карты твои и обо мне скажут?
