Все бы ничего, но в те дни, когда она не пела по причине болезни или отъезда (однажды Мириамну пригласили в другой город, куда докатилась ее слава), в Люксе падали котировки на фондовой бирже и подскакивала кривая преступности.
Объяснить эту взаимосвязь не мог никто. Колонистам оставалось только одно: присвоить ей титул Певицы.
Отчего же возникло сообщество Певцов, почему они появились практически во всех крупных городах Солнечной системы? Некоторые считают это спонтанной реакцией на воздействие вездесущих средств массовой информации. От радио, стереовидения и новостных лент просто некуда деться: они отучили людей самостоятельно оценивать события. В самом деле, кто сейчас ходит на спортивные состязания или политические собрания без миниатюрного приемника в ухе, дабы не усомниться в том, что происходящее у него на глазах — не плод воображения?
На первых порах любой желающий мог назваться Певцом, а от публики зависело: признать его таковым или поднять на смех. Но к тому году, когда люди, которым я не был нужен, выгнали меня за порог, сама собой установилась неофициальная квота, и теперь, если возникает вакансия, Певцы решают, кого им принять в свои ряды. Кандидату, помимо стихотворческого и актерского талантов, необходима харизма, чтобы не пропасть в паутине общественного мнения, где немедленно оказывается новоизбранный. Ястреб, прежде чем стать Певцом, приобрел некоторую известность благодаря поэтическому сборнику, опубликованному в пятнадцатилетнем возрасте. Он гастролировал, читал стихи в университетах, но к моменту нашего знакомства в Центральном парке (я только что насладился тридцатисуточным отдыхом в качестве гостя города; в библиотеке «Томбса» можно найти потрясающие книги[43]) еще не успел прославиться и был весьма удивлен тем, что мне знакомо его имя.
Ястребу только-только стукнуло шестнадцать, а через четыре дня ему предстояло сделаться Певцом (о чем его уже предупредили). Мы до утренней зари просидели на берегу озера, и Ястреб маялся, не зная, соглашаться или нет; мальчишку страшило такое огромное бремя ответственности. Сейчас, два года спустя, он все еще младше на полдюжины лет самого юного из Певцов, живущих на шести планетах. И что ни говори, Певцу не так нужен стихотворческий талант, как актерский. Но в списке его коллег тогда числились портовый грузчик, двое университетских профессоров, наследница миллионов «Силиклея» («Все, что хочешь, клей смелей, сверхнадежен „Силиклей“») и как минимум две личности с весьма сомнительным прошлым, которое даже вечно голодная до сенсаций пиар-машина согласилась не освещать.
Каким бы ни было происхождение этих «живых легенд», таких разных, таких ярких, все они пели. Пели о любви, смерти, смене времен года, общественных классах, правительствах и дворцовой страже. Пели перед большими толпами и в тесной компании, пели для одинокого грузчика, устало бредущего из порта домой, пели на улочках трущоб, в лимузинах членов аристократических клубов, в клубных вагонах пригородных поездов, в элегантных садах на крышах Двенадцати Башен; пели у Алексиса Спиннела на суаре для сливок общества. Но воспроизведение их песен с помощью технических средств (в том числе публикация текстов) запрещено законом, а я уважаю закон, насколько это позволяет моя профессия, и потому вместо текста песни Льюиса и Энн предлагаю вам вышеизложенное.
Певцы умолкли, открыли глаза и огляделись. На лицах у них — не то смущение, не то стыд.
Ястреб, подавшись вперед, взирал на друзей с восторгом, Эдна вежливо улыбалась. Мои губы расползлись в улыбке, от которой невозможно удержаться, когда ты тронут до глубины души и испытал огромное удовольствие. Да, Льюис и Энн спели потрясающе.
К Алексу вернулось дыхание. Он окинул гостей взглядом и, удовлетворенный их реакцией, нажал кнопку. Автобар загудел, кроша лед. Никто не хлопал, одобрение выражалось лишь кивками и перешептыванием. Регина Абулафия подошла к Льюису и заговорила. Я навострил уши, но в этот момент Алекс ткнул в мой локоть бокалом.
— Ой, простите…
Я взял брифкейс в другую руку и, улыбаясь, принял бокал. Сенатор Абулафия вернулась на прежнее место, а Певцы взялись за руки и застенчиво посмотрели друг на друга. И сели.
