Римкин думал: живые марсиане? Будь я живым марсианином, мне не надо было бы беспокоиться о семистах пятидесяти с лишним ферментных реакциях, поддерживающих жизнь в моем теле. Но с другой стороны, были бы другие, еще более сложные, еще более опасные, ведь приходилось бы существовать в куда более широком температурном диапазоне. Марсианин ли я? Из тех ли я странных созданий, которых наблюдал в луче моего фонаря, как они ходят по странным улицам со стенами цвета граната, ездят на своих странных животных и приветствуют друг друга непонятными жестами. Но эта женщина, кто она?
— Где Джимми? — спросил он.
Ходжес что-то пробормотала, но, видимо, передумала отвечать и вместо этого начала сложный маневр, чтобы встать на своих протезах.
— Ты можешь идти, Римкин? Думаю, надо отвести тебя на скиммер.
— Скиммер?.. Ах да. Конечно. Пора возвращаться на скиммер, да?
Ныло все его тело. Однако он кое-как поднялся, думая: отчего мне так больно? Может, одна из семисот реакций затухает и я скоро…
— Давай поскорее, — сказала Ходжес. — Если ты и правда провел здесь всю ночь, воздуха у тебя осталось меньше трети. Наверняка там у тебя духота такая, будто в мешке с грязным бельем.
Римкин поплелся по каменным плитам. Ходжес, задержавшись на минуту, наклонилась над треснувшей статуей и направила луч его фонарика на поврежденный глаз. Она глядела всю ту минуту, что Римкин добирался до края фундамента. Дважды она озадаченно замычала.
Когда Ходжес нагнала его и начала спуск, ее лицо за стеклом шлема хмурилось и раза два она строила странные гримасы.
IV
Процедура укладывания Римкина в постель закончилась тем, что они перебудили всех. Когда доктор Джонс захотел дать ему снотворное, Римкин вступил с ним в долгую и довольно связную дискуссию о том, какой урон может нанести лекарство ферментной химии его организма. Остальные слушали с серьезными лицами, пока Римкин вдруг не расплакался. Наконец он поддался уговорам и позволил Джимми сделать себе укол. И пока хорошенькая химик-аналитик из Микронезии гладила его по голове, он уснул.
Мак сумел упрятать среди предметов первой необходимости для исполнения профессиональных обязанностей кусок вестфальской ветчины и галлон отличной сливовицы, считая, что завтрак не имеет смысла без ломтя первой и как минимум стопки второй. Однако он готов был делиться; обряд приготовления пищи поручили ему. В любом случае он лучше всех умел взбивать омлет из яичного порошка. Теперь он священнодействовал в закутке под лестницей, попыхивая своей трубкой.
По ступенькам спустился Смит.
Крышка зазвенела о край сковородки. Мак засопел:
— Лин, я понятия не имел, что с ним все так плохо.
Джонс сложил игральную доску, разрушив черно-белый узор. Ссыпал камешки в чашу и нажал на выступ в ее основании.
— Думаю, мы тоже.
Чаша завибрировала. Белые камешки были заметно легче черных, поэтому после хорошей встряски оказались наверху.
— Думаешь, он не выдержал марсианских условий?
Доктор Джонс еще раньше заметил, что на Марсе, в условиях меньшей тяжести, камешки сортируются гораздо дольше, чем дома.
— Нет. — Мак вынырнул из-под лестницы, неся на блюде омлет с ветчиной. Пар от нее мешался с табачным дымом. — Скорей всего, это копилось в нем давно, может, всю жизнь, если верить последователям Фрейда.
Он наклонился над грузной мисс Ходжес и поставил блюдо на стол. Нахмурился:
— Вы чем-то необычно озабочены, мэм.
Ходжес, опираясь на алюминиевые костыли, обошла стол, чтобы видеть Смита на нижней ступеньке.
— Лин, что будет, если разрезать — или расколоть — голограмму пополам?
— Наверное, получите половину изображения, — сказала Джимми.
Она сидела на верхней ступеньке. Ричард Нильсон смотрел прямо из-за ее головы.
— Если я сяду за стол первый, — сказал Мак, ныряя под лестницу за кофейником, — вам достанется только половина завтрака.
Смит, Джонс и Джимми уселись на стулья. Мак поставил кофейник (он тоже был из Югославии, провезенный с теми же предметами первой необходимости) на керамическую подставку, сел и взял четыре куска поджаренного хлеба.
— Вот и нет. — Лин передал тарелку с яичницей Ходжес. — И это станет понятно, если думать о голограмме как о способе хранения информации. Берешь обычную голографическую пластинку, режешь пополам, наводишь лазерный луч и видишь полное трехмерное изображение объекта. Только уже не совсем резкое, как бы затуманенное.
