Скотт закручивает болт последнего штыря (Сью перегнала его; потом он станет рассказывать, что нарочно поддался), и кто-то машет Мейбл — она заметила, что они на полторы минуты выбились из графика, и забеспокоилась.
Другой кран опускает двойной нож. Трещат зубья, искры отражаются в блестящей форме. Демоны щурятся и отступают назад.
Дмитрий со Скоттом уже катят соединительный диск по металлическим полозьям к краю траншеи. (Эй, Сью! Берегись, малышка! Эта штука весит не меньше трехсот фунтов!)
(«Держу пари, сама она и на сотню не потянет!»)
Еще мгновение — и лезвия убираются. Ядозуб поднимает секцию кабеля и укладывает ее себе под брюхо.
Стык с отводами и зажимами от основного кабеля, чтобы протянуть линию электропередачи к Обители, ставится на место. Снова в дело идут торцевые ключи. Теперь вся команда завинчивает зажимы на контактах.
Мейбл вздыхает и вытирает бледный влажный лоб. Ни одна точка цивилизованного мира и на секунду не осталась без электричества, нигде не закоротило, человеческих жертв — ноль, травм — столько же. Осталось только снять перемычку, и ток снова пойдет прежним руслом. Дальше накладок быть уже не должно.
Роджер доставил меня обратно, когда уже снимали перемычку. С камня на камень я поскакал вниз, сделал ручкой народу, сплясал вверх по лестнице и выбрался на крышу, заслоняясь ладонью от яркого света.
Меня накрыла тень кабинета. Я полез по лестнице сбоку от подъемника и сунул голову в люк:
— Привет, Мейбл! Угадай, что там в Небесной обители.
Она меня, видимо, не ждала, потому что слегка подпрыгнула от неожиданности:
— Что?
— Ангелы с птероциклами, прямиком из начала века. Татуировки, серьги, кожаные куртки и все такое… хотя вряд ли большинству там кожа по карману.
— Очень мило, — нахмурилась Мейбл.
Я подтянулся и сел на пол.
— Вообще-то, неплохие ребята. Чокнутые, конечно. Я видел, у тебя уже все готово. Но что ты скажешь, если мы смотаем наши удлинители и отправимся куда-нибудь еще?
— Ты с ума сошел. — Она помрачнела еще больше.
— Нисколько. Слушай, они ведь просто хотят жить сами по себе. Давай уйдем отсюда.
— Нет.
— Они думают, что мы хотим их уничтожить. Почему не оставить их в покое?
— Потому что я хочу их уничтожить.
— Да-а? Только не говори, что в детстве тебя напугали ангелы и ты с тех пор мечтаешь им отомстить.
— Я предупреждала, что мы будем спорить, Блэки. — Она крутанулась на стуле. — Последний раз я проводила подключение в Скалистых горах. Секта вегетарианцев. Мясо они ели раз в году в канун осеннего равноденствия. Никогда не забуду лица того ребенка. Первая стрела пригвоздила его рубашку к дубу…
— С Хеллоуином, святой Себастьян. Бррр! Но они вовсе не каннибалы, Мейбл.
— А перед этим мы подключали группу утопических социалистов в Швейцарских Альпах. Я не могу доказать, что в убийствах повинны именно они, извини, я не считаю троих моих людей, которые погибли, когда дело дошло до открытого столкновения. Но в сравнении с ними вегетарианцы были белые и пушистые. А до этого…
— Мейбл…
— Надеюсь, ты перебиваешь меня потому, что принял мою точку зрения.
— Мы говорили с тобой про образ жизни. Тебе не приходило в голову, что образы жизни могут быть разные?
— Глупо отвечать на этот вопрос. Встань с пола.
Я встал.
— Раз уж мы начинаем спор с очевидных банальностей, подумай вот о чем. Тяжелая работа не ломает человеческий механизм. Для этого мы и созданы. Но тяжело работать только для того, чтобы недоедать, или работать больше, чем в твоих силах, чтобы кто-то жил хорошо, когда ты голодаешь, или сидеть без работы и видеть, как голодают ты и другие, — это для человеческого механизма губительно. Помести любую статистически значимую группу людей в такие условия, и через пару поколений получишь войны, гражданские и межгосударственные, а также все неврозы, порождаемые таким Weltanschauung[28].
— Ставлю тебе пятерку за банальность.
— В мире, где все взаимосвязано, двести миллионов голодных азиатов произвели не поддающееся учету воздействие на психологию и социологию двухсот миллионов закормленных и не особенно перетруждавшихся североамериканцев во времена наших дедов.
