Бадди сощурил глаз:
— И ты можешь прочитать, что у меня в голове?
— Сейчас нет. Но могла. Как это было… — Губы ее задрожали, карие глаза вспыхнули. — Когда тот человек хотел… этой штукой… — И наполнились слезами. Она ухватилась за дрожащий подбородок. — Когда он… ломал тебе…
Бадди увидел, что она плачет, и удивился.
— Ну-ну, солнышко, — сказал он и потянулся к ее плечу…
Она ткнулась лицом ему в грудь, вцепилась пальцами в пижаму.
— Это было так больно, так больно!
Ее трясло от боли за его мучения.
— Мне надо, надо было сделать так, чтобы ты не мучился! Тебе это снилось, поэтому я удрала из палаты, прокралась сюда и разбудила тебя. А другие… девочка в горящем доме, шахтер в затопленной шахте… у них это был никакой не сон! Я ничем не могла им помочь! Не могла прекратить их боль, Бадди! Я хотела помочь. Но она была в Австралии, а он в Коста-Рике. — Она зарыдала у него на груди. — А еще один на Марсе! Ну как я могу попасть на Марс? Как?
— Ну успокойся, успокойся, — шептал он, ничего не понимая, и гладил ее жесткие волосы. Но постепенно до него стало доходить. — Ты пришла… чтобы меня разбудить?
Она кивнула, не отрывая лица от пижамы.
— Но как?
Животом он почувствовал, как она пожала плечами:
— Я… я не знаю… может, это из-за музыки.
Он подумал секунду и спросил:
— А раньше ты ничего не делала с тем, что слышишь?
— Я пыталась и раньше. Но получилось… впервые.
— Если раньше не получалось, почему ты на этот раз решила попробовать?
— Потому что… — теперь она говорила спокойней, — я думала, если справлюсь, может, мне станет не так больно.
Бадди чувствовал, как двигается ее челюсть, когда она говорит.
— Так и вышло.
Что-то задрожало в ее лице.
— Мне уже не так больно.
Он накрыл ее ладонь своей, и она ухватилась за его большой палец.
— Ты знала, что мне было ужасно… ужасно страшно?
Она кивнула:
— Конечно, ведь мне было так же страшно.
Бадди вспомнил свой сон. У него похолодело в спине, кожа пошла мурашками. Он вспомнил реальность, породившую сон, и обнял девочку еще крепче, прижавшись щекой к ее волосам.
— Спасибо. — По-другому сказать он не умел, но чувствовал, что этих слов мало, и поэтому медленно повторил: — Спасибо тебе.
Немного погодя она отстранилась, и он опять увидел ее заплаканное лицо и бездонные глаза.
— Тебе нравится песня?
Он заморгал. И внезапно понял, что в голове по-прежнему звучит та же музыка.
— Ты снова… слышишь мои мысли?
— Нет. Но ты думал об этом раньше, а мне просто интересно.
Бадди немного подумал.
— Ага, — кивнул он. — Ага, очень нравится. Мне от нее… хорошо.
Она помолчала и призналась:
— Мне тоже! По-моему, это прекрасная песня. Я думаю, музыка Фауста такая… — и следующее слово она прошептала, будто это что-то неприличное, — живая! В ней жизнь, какой она должна быть! В ней есть все, но боль упорядоченная, в ней есть смысл и порядок, так что снова почти хорошо. А ты так же чувствуешь?
— Н-не знаю… Мне она просто нравится.
— Наверное, — сказала Ли с легкой печалью в голосе, — людям нравится одно и то же по разным причинам.
— Тебе эта песня сильно нравится. — Он опустил глаза, пытаясь понять, как именно ей нравится песня. Но у него ничего не вышло. На его пижаме были темные пятна от ее слез. Он не хотел, чтобы она плакала. Подняв глаза, он улыбнулся. — А знаешь, сегодня утром я чуть его не увидел.
— Фауста? Ты видел Брайана Фауста?
Он кивнул:
— Почти. Я работаю в бригаде ремонтников в Кеннеди. Когда это случилось, — он показал на глаз, — мы как раз обслуживали его лайнер.
— Его корабль? Ты?
Удивлялась она совершенно по-детски, и ему это нравилось.
— Может, я увижу его, когда он будет улетать, — похвастался Бадди. — Я могу попасть туда, куда никого не пускают. Кроме работников космопорта.
— Я бы… — она чуть не задохнулась от волнения, — я бы все отдала, чтобы хоть одним глазком на него взглянуть! Все, что угодно!
— Сегодня утром там было столько народу, просто ужас. Чуть не прорвали оцепление. А я мог просто стоять и смотреть, как он выходит. А я не догадался.
Она во все глаза смотрела на него, сжав крохотные кулачки на краю кровати.
— Ну, я, наверное, увижу его, когда будет улетать.
