Ли посмотрела на запертую дверь палаты. Жвачку она могла добыть, когда после обеда ее выпустят погулять по этажу. Но автомат возле лифта выдавал напитки только в пластмассовых стаканчиках. Ли села, и тут взгляд ее упал на туфлю. На каблуке и спереди были металлические подковки — мама их поставила в обувной мастерской, чтобы меньше снашивались.
Она подошла к койке и, уперев подошву в раму, стала отдирать подковку.
Бадди лежал на спине. Ему было страшно. После укола его отвезли в город. Куда — он не знал. Он ничего не видел, и ему было страшно.
Кто-то тронул его лицо. Он мотнул головой, уворачиваясь от ложки…
— Ш-ш-ш! Не бойся, все в порядке…
В один глаз ударил луч света. С другим, видно, случилось что-то серьезное. Бадди заморгал.
— С тобой все в порядке, — повторила она; голос был не мужской, хотя лица Бадди по-прежнему не различал. — Ты не в тюрьме. Ты не… в учреждении. Ты в Нью-Йорке, в больнице. Что-то случилось с твоим глазом. Вот и все.
— Глазом?..
— Не бойся. Пожалуйста. Потому что я этого не вынесу.
Голос был детский. Бадди снова заморгал, потянулся к лицу, чтобы протереть глаз.
— Осторожней, — сказала она, — а то…
Глаз чесался, хотелось его потереть, так что Бадди отмахнулся от голоса.
— Эй-эй!
Что-то ужалило его, и он другой рукой схватился за большой палец.
— Извини, — сказала она, — я не хотела тебя кусать. Но ты мог сорвать повязку. С правого глаза я ее сдвинула. С ним все в порядке. Погоди-ка минутку.
Что-то мокрое и холодное коснулось его глаза.
Туман расчистился.
На кровати, упершись коленями, стояла хорошенькая маленькая негритянка, в руке у нее была мокрая тряпка. Над зеркалом умывальника горел ночник.
— Ты должен перестать бояться, — зашептала она снова, — понимаешь, должен.
Бо́льшую часть жизни Бадди выполнял то, что ему говорили, если, конечно, назло не поступал наоборот.
Девочка села на корточки:
— Вот так, молодец, так будет лучше.
Бадди приподнялся. Руки и ноги не привязаны. Простыня холодит колени. Он посмотрел на себя: голубая пижама, пуговицы застегнуты неправильно. Он потянулся, чтобы перезастегнуться, но промахнулся.
— У тебя только один глаз видит, поэтому нет параллакса для восприятия глубины..
— Что?
Он снова посмотрел на нее.
На ней были шорты и красно-белая рубашка поло.
Он нахмурился:
— Кто ты?
— Дианна Ли Моррис, — сказала она. — А ты… — Она тоже нахмурилась. Слезла с кровати, встала, пошла к умывальнику, взяла зеркало и снова залезла на кровать. — Смотри. Так кто ты?
Он рукой с грязными от машинного масла ногтями коснулся повязки, закрывающей левый глаз. Поверх бинта торчали короткие пряди светлых волос. Указательный палец нащупал знакомый шрам над правой бровью.
— Кто ты?
— Бадди Магоуэн.
— Где живешь?
— Сент-Гэб… Стодивянацатая межу Второй и Третьей.
— Где ты живешь?
— Сто девятнадцатая улица между Второй и Третьей авеню. — Бадди произнес каждое слово четко, как весь последний год учила его учительница в вечерней школе.
— Хорошо. Где работаешь?
— Космопорт Кеннеди. Помощник механика.
— И тебе нечего бояться.
Он тряхнул головой:
— Ага. — И ухмыльнулся. Обломанный зуб отразился в зеркале. — Ага. Это был просто… плохой сон.
Она отнесла зеркало на место. Обернулась, закрыла глаза и вздохнула.
— Что такое?
Она снова открыла глаза:
— Все. Я больше не слышу, что у тебя в голове. А весь день слышала.
— Что? О чем ты?
— Может, ты читал про меня в журнале. В «Нью-таймс» года два назад про меня была большая статья. Я тоже лежу здесь в больнице. Только в другом крыле, в психиатрическом отделении. Не читал?
— Я тогда не очень-то читал журналы. Да и сейчас… Что там писали?
— Что я слышу и вижу чужие мысли. Таких, как я, у них еще двое. Они нас изучают. У меня получается лучше всех. Но это бывает не всегда; приходит, когда не ждешь. Другой парень, его зовут Эдди, слабоумный. Я его видела, когда нам давали тесты. Он старше тебя и намного глупей. А еще у них есть миссис Лоуэри. Она не слышит. Она просто видит. А иногда может заставить другого слышать, что она думает. Она работает тут у них в больнице училкой. Ей можно ходить везде, где захочется. А меня держат взаперти…
