Заходила в клуб Цецилия Бобровская-Зеликсон с мужем. И Бону-Бруевич — он тогда ведал экспедицией «Искры». Но, пожалуй, ближе всех стал Ногину Виктор Радус-Зенькович, по виду богатырь, человек молчаливый, решительный. Он бежал из сибирской ссылки осенью 1902 года, изучал типографское дело и работал наборщиком «Искры». Два Виктора подружились. И скоро судьба свела их снова — и на воле и в тюрьме.
Обстановка в Женеве раздражала Ногина: крикливые собрания, закулисные разговоры, скрытая, но дающая знать о себе междоусобица. Эти невеселые впечатления отразились в письмах Виктора к брату Павлу, который со дня на день ждал приговора по своему делу и очень тревожился.
10 июня 1903 года Виктор писал ему: «Дорогой Паша, все твои письма получил… Некоторые сообщения использованы. Письма пока посылай нашей общей знакомой Вере Михайловне.
Очень рад, что твоя тревога была напрасной и что ты теперь здоров.
Собрание-протест, о котором я писал тебе, состоялось; социал-демократов было более 150 человек, но когда они увидали, что устроителями являются анархисты, прославившиеся пьянством, то ушли с криками протеста. Потом оставшиеся приняли резолюцию, порицающую искровцев».
По совету Владимира Ильича Виктор переехал с Варварой Ивановной из пансионата Морхардта в деревушку на берегу Женевского озера. Но и там нашел его Мартов.
Встреча эта произвела неприятное впечатление: Юлий Осипович обвинял Ленина в диктаторстве и в каком-то заговоре против редакторов «Искры».
— Он верит в свою непогрешимость, «ортодоксия» — его любимое слово. Но нельзя же мнить себя марксистом большим, чем сам Маркс. Послушать его, так партия — это лишь кучка избранных, а не широчайшая масса и профессионалов вашего склада и всех, кто сочувствует ее идеям. — Мартов ходил по комнате, сутулясь и волоча ногу, и беспрерывно гасил и зажигал папиросу. — Грустно все это, Виктор Павлович! Ведь какая чудесная дружба связывала нас восемь лет! Но вижу, что дни ее сочтены!..
Было что-то театральное, злое, глупое в этих словах Мартова, словно играл он роль оступившегося героя и никак не мог найти простой и ясной реплики, которой и суждено схватить за душу зрителя. С тем и ушел он. А Виктор промучился весь день, и перед глазами стоял этот шатающийся вчерашний кумир, готовый свалиться с гранитной скалы в пропасть. Да неужели и к Мартову применимы слова Фердинанда Лассаля из письма к Марксу, которые Ленин поставил эпиграфом к книге «Что делать?» (Ф. Лассаль 24 июня 1852 года писал К. Марксу: «…Партийная борьба придает партии силу и жизненность, величайшим доказательством слабости партии является ее расплывчатость и притупление резко обозначенных границ, партия укрепляется тем, что очищает себя…») Это же трагедия! Это потеря вождя, товарища, друга. Потеря учителя наконец! Ведь именно он открыл вчерашнему красильщику от Паля пламенную «Искру». В тот памятный весенний день он явился к Виктору в Полтаву из туруханской ссылки и заявил гордо: «Мы с Ильичем начинаем это огромное дело. И это дело всей нашей жизни!» А на поверку и «жизнь»-то оказалась куцая — всего каких-то восемь лет!
Наступил день расставания и с Сергеем Андроповым: он уезжал агентом Оргкомитета по созыву съезда в Россию. А Виктора отправлял Владимир Ильич в Лондон ликвидировать последние дела по типографий «Искры» и договориться с Николаем Алексеевым о создании в Лондоне крепкого представительства «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии».
Прощались с тяжелым чувством. Сергей был взволнован, словно выбит из колеи.
— Снова будет тюрьма, ссылка. Так и проживешь в бегах да с клопами. И боюсь потерять вас, когда-то свидимся? — вздыхал Сергей.
— Россия велика, но и дороги широкие. И человек не иголка, всегда его найти можно. А вот что надломились вы, вижу, и мне это совсем не по душе. Сами вы добровольно избрали этот тернистый путь, он смысл нашей жизни. Тюрьма и ссылка — только досадный штрих в биографии. Да и не вечно им быть — сломаем! Мужайтесь, Сергей Васильевич! Так хочется верить в вас! А рассвет не за горами, глядите, как «Искра» все ярче зажигает огни!
