Павел принес в тюрьму сувенир — шоколадный юбилейный бюст Пушкина. Но надзиратель его отнял и понес доложить по начальству.
Начальство приказало разбить его на мелкие части и тщательно проверить, не упрятано ли в шоколад крамольное письмо.
Лишь 16 июня Виктор смог написать брату:
«Я завидую, что тебе удалось быть при чествовании Пушкина. Благодарю тебя за присланный бюст. Хоть мне его показали целиком, но в таком виде не отдали, а разрезали, и мне пришлось его сразу съесть…»
Так прошла весна и вступило в права лето. Надзиратель открыл оконце в камере, и уже это было в радость…
Июнь — декабрь, 1899 год
В первой половине июня отбыл под гласный надзор полиции в Полтаву Сергей Цедербаум. Он оставил записку: «Будете выбирать место на Руси, проситесь в Полтаву. Туда скоро приедет мой старший брат. Вместе и решим, как быть дальше».
Сергей однажды подарил Виктору большую карточку. На ней были сняты «старики», которые создали петербургский «Союз борьбы»: Ванеев, Запорожец, Старков, Цедербаум, Кржижановский и Малченко с Ульяновым в центре. Не удалось повидать Ульянова, хорошо бы встретиться хоть с Цедербаумом-старшим. Но Андропов и Звездочетова ему ближе, и он хоть сейчас полетел бы на крыльях в Тулу, куда к Андропову собиралась Ольга.
Она и уехала туда почти в один день с Ломашевым, только Артемию назначили ссылку на родину — в деревню Жбаново Себежского уезда, под Витебском.
Ольга в день приезда прислала пятый номер журнала «Жизнь» с небольшим шифрованным письмом: «Дорогой Виктор! Все наши адреса на Николаевской, где еще осталась Юля Щелчкова. Буду всегда рада вам. До встречи, «брюнет золотистого цвета»!»
Угнали в Восточную Сибирь Николая Калабина, «гаврилов-посадского мещанина» из-под Суздаля.
На Шпалерной остался Виктор с Татариновым. Но связь с ним не налаживалась. У него в шкафу при обыске нашли мимеограф и два больших тайника с нелегальной литературой, и он боялся навредить себе еще одним неосторожным шагом.
В проводах друзей прошел июнь. И начала наступать тоска. Уж очень мрачным казалось тюремное одиночество, когда не с кем перекинуться словом.
Но уже 4 июля загремели в коридоре перед рассветом. Кого-то тащили в камеру по мягкой дорожке, и тот сказал гневно:
— Не хватайте за руки, фараоны!
Дверь захлопнулась, надзиратели отматюкались, и все затихло.
Утром Виктор стал выстукивать по стене ложкой: «Кто ты, товарищ?» Ответили неумело: «С Путиловского, Калинин. А ты?» — «Ногин». — «С Невской заставы?» — «Да». — «Слыхал. Сидишь полгода. А какая надежда?» — «Всех разослали, жду своей участи». — «Привет тебе от наших друзей из «Союза борьбы». Книжка твоя про Паля вышла, видал ее. Молодец!» — «Давно ли?» — «Неделю, не больше». — «Спасибо за добрую весть!» — «Стучи, как вздумаешь, но пореже, я еще не освоил эту петрушку».
В камере стало веселее, когда появился этот Михаил Калинин. Был он человек веселый, крепкий, на слово острый. Возвращался с допроса и стучал: «Все вожу за нос следователя. Нас, брат, раскусить нелегко!» И, видать, учился день за днем, потому что все спрашивал, какие книги берет в библиотеке Виктор. И часто говорил:
— Это уже читано!
Скоро Виктору вернули отобранные при аресте фотографические карточки отца, матери, Павла. Был и один семейный портрет: Виктор с Павлом обступили Варвару Ивановну, а у нее на лице большая нескрытая материнская радость.
«Когда же это было? — думал Виктор, разглядывая портрет. — Да накануне отъезда в Питер, в Сокольниках. Павел еще опаздывал на свидание к Сонечке и все торопил нас с мамой; Три года! А как быстро пролетело время, и как я с тех пор изменился! И что-то будет еще через три года? Ссылка? Новая работа в глухой провинции у какого-нибудь Обалдуева? Заграница? Жди, что выйдет, сам-то не больно распорядишься собой!.. Но не жалею: и жизнь узнал и людей. И с этими новыми людьми теперь хоть на край света!..»
Виктору понравился журнал «Жизнь», который прислала Ольга. И он решил на него подписаться. Деньги приняли, но журнал не выдали. И запретили получать газеты. Пришлось просить Павла переписать журнал на его адрес.
