Мартов немного поколебался и на двух заседаниях ЦК даже позволил себе поспорить с Даном. А затем вместе с ним возвестил о начале военных действий против большевиков.
Владимир Ильич предвидел это, хотя кому-то и хотелось представить дело так, что он доверчиво поддался уговорам примиренцев и понес поражение на пленуме. Ленин всегда оставался самим собой. И 11 апреля 1910 года он писал Горькому на Капри: «Очищение с.-д. партии от ее опасных «уклонений», от ликвидаторства и отзовизма идет вперед неуклонно; в рамках объединения оно подвинулось значительно дальше, чем прежде. С отзовизмом мы уже покончили идейно, в сущности, до пленума. С ликвидаторством не докончили тогда, меньшевикам удалось на время скрыть змею, а теперь ее вытащили на свет божий, теперь ее все видят, теперь ее будем уничтожать и уничтожим!»
Большевики вскоре стали выпускать три газеты; «Наш путь» в Москве, «Рабочую Газету» — в Париже и «Звезду» — в Санкт-Петербурге. А в деревушке Лонжюмо, под Парижем, с большим успехом начались занятия в ленинской партийной школе.
После страшного периода «безвременья» в 1908–1909 годах рабочее движение в России пошло на подъем, и большевистские издания подпирали его живым словом правды, направляли в русло нелегальной и легальной борьбы с самодержавием.
Даже в охранке стали появляться невеселые сообщения об активной деятельности большевиков. Один из крупнейших провокаторов, Бряндинский (он же Крапоткин, Вяткин), доносил своему шефу в Питер: «Главный интерес и силу в данный момент за границей представляет собой группа большевиков, окружающих Ленина». Эта группа «окончательно узурпировала власть, приобрела решающий голос и влияние в текущих вопросах издательства и свела значение остальных фракций (меки, впередовцы) к нулю. Меньшевики Мартов и Дан, сознавая полное свое бессилие и невозможность бороться с преобладающим влиянием ленинцев, остаются в составе редакции (ЦО), по собственному их выражению, «исключительно из принципиального желания сохранить за собой хотя бы минимальное право входить в состав редакции центрального партийного органа».
Тот же Бряндинский сообщал, что открыто примиренческая позиция Троцкого вызвала против него негодование Ленина и его стойких приверженцев. «Надо предполагать, что Ленин и Плеханов в конце концов своего добьются и своих противников приведут к повиновению, особенно же строптивых постараются или обезвредить, или вовсе исключить из партии. Тем более что вызванная промышленным подъемом волна забастовок приведет, вероятно, и к некоторому оживлению подпольной деятельности партии на местах, а это не малый козырь в борьбе с ликвидаторами, которые народились и сильны только во время периода развала партийной работы и понижения энергии пролетариата».
Макар после пленума приехал в Москву. «Объединительный кризис» обнаружил себя немедленно. Надо было в широком масштабе формировать подполье и налаживать в России работу ЦК.
Хорошей квартиры не было. Мария Ильинична Ульянова предложила ему поселиться у Елены Малиновской — работницы финансовой группы МК. Но Макар — старый мастер конспирации — посчитал, что он и Малиновская будут мешать друг другу.
Он решил держаться у Дунаевых, на Девичьем поле. Комната была возле кухни, у черного выхода, рядом — чердак: позиция для нелегала удобная. А встречался с товарищами на квартире Анны Астрахановой, в Проточном переулке. Там бывали Елизавета Уварова и Ольга Ермакова. Заходил и Андрей Бубнов: он примыкал к отзовистам, но после долгих раздумий в Бутырской тюрьме заметно охладел к ним.
Макар сделал два доклада в МК о январском пленуме на квартире фельдшерицы Бланк в Ростокинской больнице. И отправился в Петербург. Там он разыскал трех кандидатов в члены ЦК, избранных на Лондонском съезде. Но они не пожелали собраться для встречи с ним. Эти господа — Роман (К. М. Ермолаев), Михаил (И. А. Исув) и Юрий (П. А. Бронштейн) — не хотели и слышать о подполье. Они легализировались и крепко сидели в служебных креслах — делали карьеру. С Макаром соизволил поговорить один Исув, который даже среди ликвидаторов занимал место на самом правом крыле. Он торопился, боясь, что разговор с Макаром может его скомпрометировать, и выпалил всего две фразы: