— Хоть завтра!
— Эка силушка неуемная! Мне бы такого в помощники: силки ставить, капканы, хорошо бы, однако, пушнину добывали!
— Звери есть покрупнее, дорогой Лаврентий. Мне на них идти надо.
— Ну, тебе видней. А с дороги передохнуть положено: крепко она тебе холку намылила. Жена сейчас баньку истопит. Да и надо все обкумекать: нынче ведь на лодочке придется, а может, и пёхом. И бороду не тревожь: будто я что-то надумал…
На четвертый день сходил Виктор в город отметиться у исправника и у аптекаря купил очки. А в полдень Лаврентий уже поджидал его у лесной избушки. Сняли у очков правую дужку, прицепили веревочку. И пошел Виктор в дальний путь, снова на Ивдель: на голове потрепанный заячий треух, белая крестьянская рубаха перехвачена сыромятным ремешком, коломенковые штаны и чуни, за спиной — сума, на плече — острая звонкая литовка.
Начиналась пора сенокоса, и никому не бросился в глаза степенный бородатый косец, который девять дней вышагивал по равнине через луга, речки и перелески…
В Москве он пробыл полдня и повидал Марию Ильиничну Ульянову, она передала ему письмо Ленина: Владимир Ильич предлагал приехать в Париж. Там в первых числах июня должно было состояться важное совещание в редакции «Пролетария».
Виктор Павлович написал Ленину (Фрею) 13 июля 1909 года:
«В феврале я обещал приехать к Вам, но вместо Парижа мне пришлось вновь предпринять далекое путешествие.
Теперь я воротился и думаю, что смогу исполнить свое обещание, хотя, правда, средства мои вышли все. Но для того, чтобы я мог судить, насколько я там могу быть полезен, напишите мне поподробней обо всем, что было за это время и каково положение дел сейчас.
За все это время я абсолютно ничего не мог узнать о том, как живете Вы, и во всех отношениях являюсь человеком отсталым, которому потребуется много времени для того, чтобы освоиться со всеми переменами. Без особой нужды я очень не хотел бы ехать.
Условием ставлю следующее: 1) выехать отсюда не раньше половины августа; 2) не заезжать никуда в предварительные пункты (т. е. прошу дать мне конечный адрес). Никого из друзей здесь я не видел, и нет надежды, что раньше как через несколько недель не увижу.
Более подробно не пишу, т. к. не уверен, что вы получите мое письмо.
Письма и деньги посылайте по следующему адресу: адрес для писем: Саратов, Ильинская улица, собственный дом № 14, А. И. Астрахановой; адрес для денег: Саратов, гражданскому инженеру А. Н. Клементьеву.
Привет всем друзьям. Смойли…»
Два побега за одно полугодие, тюрьмы, снова тюрьмы и арестантские вагоны, возмутительная брань конвойных, нездоровая пища и предельное напряжение нервов даже такому стойкому человеку, как Макар, были не по силам.
Первый раз в жизни он и впрямь нуждался в отдыхе. И Елизавета Уварова, сосланная из Москвы в Саратов, крепко упрятала его в дачной глуши на Волге. Даже для самых близких людей он был прапорщиком запаса Петром Дмитриевичем Шидловским: такой ему достали паспорт. Лишь трое из Саратова поддерживали с ним связь: Лиза Уварова, Оля Ермакова и Анна Астраханова — сокурсница и подруга «невесты». Они привозили ему книги, газеты и журналы.
В приятном уединении взялся он за новую книгу Владимира Ильича «Материализм и эмпириокритицизм»— она недавно вышла в московском издательстве «Звено». Прочитал первые главы, и словно огнем обожгла его ленинская страстность! Никто после Энгельса и его «Анти-Дюринга» не писал с такой партийной одержимостью о философских основах героической партии рабочего класса. Никто не разрушал с такой ненавистью горы поповщины, никто не раскидывал завалы богостроителей, не выметал философский мусор махистов. Да никто и не говорил так ясно, сколь партийна философия и как необходима она большевику для революционной перестройки мира. Гимн, это был гимн марксизму, это была «песня песней», зовущая на бой!
Виктор уже не мог сидеть в тихой зеленой и ароматной от цветущего луга и такой спокойной деревенской глуши. Из Парижа пришли деньги, Ленин рекомендовал объехать ряд комитетов перед пленумом ЦК РСДРП.
В Москве Ногин узнал две важные новости. Первая касалась отзовистов. На расширенном совещании редакции «Пролетария» большевики основательно сплотились против оппортунистов. Давние связи со многими соратниками были разорваны: отзовиста Александра Богданова исключили из партии. Луначарский, Марат, Покровский и другие его друзья уехали на Капри, где весной открылась антипартийная школа. Леонид Красин близок к этой группе и к этой школе, открытой на деньги Горького. В школе почему-то оказался и Никифор Вилонов.
