– Что такое? – спросил Макэй.
– Подожди, – Фергюсон поднял палец. – Я думаю.
В его воображении уже возникла картина, предчувствие того, что потом увидят на записях с камер наблюдения.
Одноногий человек, или вообще безногий, забинтованный, с лицом, на которое люди не глядят из жалости или вежливости, ковыляет на костылях или катится в инвалидной коляске. Лицо его так изуродовано, что программы распознавания отправляют его сканы на дополнительную обработку, не в силах выбрать из множества равно неподходящих образов. Вот человек оказывается за воротами «Вестерн Дженерал», за Александр-Доналд-билдинг, катится в коляске по пандусу к с шипением открывающимся автоматическим дверям клиники клеточно-стволовой регенерации «Уэлкам траст». Там в незнакомце увидят лишь очередного пациента, пришедшего залечить жуткие раны тканями, выращенными из его же клеток. А затем человек взрывается, и все здание обрушивается вокруг него. Потом обломки разберут и просеют, отыскав множество ошметков мяса, но ни один из них не будет принадлежать взорвавшемуся калеке, поскольку живой плоти у него никогда и не было. А его душа и разум заблаговременно сохранены в безопасном месте.
Фергюсон грохнул кулаком по столу и вскочил.
– Кажется, ты помог нам кое-что расколоть! – сказал инспектор репортеру. – Спасибо!
Затем он залпом допил пиво, выскочил на Роуз-стрит, позвонил в Гринсайдз и полицейским в больнице «Вестерн Дженерал». Затем поймал идущий в сторону дома трамвай.
Явившись домой, инспектор застал Нив в одном белье и причудливых бумажных лоскутах, которые Айла закрепляла на дочери булавками.
– Привет, папа, – сказала Нив.
– Юная леди, вы в таком виде на улицу не пойдете! Она засмеялась.
– Это я платье делаю!
– Уверен, оно будет выглядеть потрясающе, – поспешно заверил Адам.
Он представления не имел, чего ожидать, но не сомневался: на дочери платье и в самом деле будет смотреться здорово.
Айла вынула последнюю булавку изо рта.
– Как прошел день?
– Неплохо, – ответил Фергюсон. – Может быть, я только что спас тебе жизнь.
– Прекрасно, – отозвалась она. – А теперь, если хочешь сделать что-нибудь полезное, закажи нам еды.
Он так и сделал. А немного позже ошарашил Айлу новостью о том, что завтра прямо с утра пойдет в церковь.
– Постарайся ни на кого там не наброситься, – посоветовала жена.
– Корнелиус?
Вермелен, лежавший на доске с колесиками под машиной, поднятой на домкрате, выпихнул себя наружу. Его жена, Эмери, стояла рядом в домашнем халате, смотрела вниз и курила сигарету.
– Рано ты, – заметила она.
– Воздух протекает.
– Разве ты не собирался на утреннюю службу?
– Конечно. Но я хочу сперва починить машину.
– Ну так побыстрее! Уже почти без четверти девять, а тебе нужно вымыться.
Служба начиналась не раньше половины одиннадцатого.
– Времени еще полно, – проворчал Корнелиус.
– И мы сегодня вечером идем развлекаться?
– Но только после вечерни.
– Что? И как мы тогда?
– Прости. Сегодня я хочу сходить на вечерню.
– И наверняка ведь захочешь, чтобы я приготовила тебе обед, да пораньше, – сказала Эмери, покачав головой.
Она явно не обрадовалась. Что же, он ее не винил. Ведь он почти никогда не посещал вечерню.
– Да нет, сходим в ресторан. Как насчет тайского местечка на Фентон-стрит?
– Звучит неплохо. Значит, у нас свидание. Встретимся после вечерни.
– Не хочешь пойти со мной?
– Мне и утрени достаточно.
Эмери считала, что ее работа учителем в школе – куда лучшее выражение веры, чем хождение в церковь. Воскресные службы были скорее чем-то вроде развлечения.
– Впрочем, я еще подумаю, пойти или нет, – пообещала она. – А пока соображу чего-нибудь на завтрак. А то до службы мне еще надо кучу дел переделать.
– Ладно. Тебе помочь?
– Лучше заканчивай быстрее с машиной и вымойся.
– Это ненадолго. Я уже нашел, в чем проблема. Воздуховод прохудился, падает давление.
Эмери не двинулась с места. Хотя видеть лицо жены снизу было непривычно, Корнелиусу показалось, что она смотрит на него скептически.
– С чего тебе взбрело в голову сходить на вечерню? – спросила она, уронив и раздавив окурок. – Положил глаз на симпатичную хористочку?
