– Сомневаюсь, – ответил робот. – Ему многого стоило даже просто прийти сюда и заговорить с вами. Ему тяжело. Но все-таки он смог, и это обнадеживает.
Черный круг закрыл полнеба. А через секунду распался на куски, пылающие по краям, словно бумажные лоскуты в костре. Затем они запылали целиком – неровные, угловатые клочья огня. Из пепла выплыл новый диск – и сгинул так же.
Фергюсон, как и люди вокруг него, знал, что происходит, – но затмения и мощные вспышки в небе от противосолнечных барьеров, сгоравших в атмосфере, заставили его подумать о Судном дне.
На что, как он и подозревал, и рассчитывали роботы.
Он смотрел в небо, пока оно снова не сделалось голубым, затем вернулся в Гринсайдз. Фергюсону предстояло закончить срочный рапорт для фискал-прокурора.
Да уж, суд будет правым и скорым.
Михаил Алиев уронил свой айфинк в сумочку, сложил дюжину листов в стопку, постучал ее ребром о стол, выравнивая, и сунул в пластиковую папку.
– Что ж, это все, – заключил он, посмотрев на собеседника. – Мистер Кэмпбелл, спасибо за помощь. Вы свободны.
Тот глянул через плечо на констебля, стоявшего за спиной все время, пока длился допрос в полицейском участке Роторуа. Полицейский кивнул. Кэмпбелл вскочил, опрокинув пластиковое кресло. Оно громко стукнуло, Джон Ричард неуклюже нагнулся за ним.
Алиев, детектив, прилетевший из Шотландии допросить Кэмпбелла, улыбнулся, глядя на его замешательство.
– Я свою работу сделал. До отлета из Окленда у меня еще пара дней. Вот думаю, не остаться ли в Роторуа, посмотреть достопримечательности.
Кэмпбелл уставился на него, недоумевая. Это что, намек? Все долгое воскресное утро и добрую половину дня, пока продолжался допрос, Джона Ричарда озадачивала и смущала половая и гендерная амбивалентность Алиева: собранные в хвостик волосы, длинные подрагивающие ресницы, костюм очевидно женского покроя, ухоженные овальные ноготки, очень женственные, изящные жесты, мимика. Кэмпбелл не ощущал себя настолько взбудораженным и растерянным с той ночи, когда встретил эту… нет, этого… да, Арлен – так его звали.
Джон Ричард сглотнул, чувствуя в пересохшем рту какой-то кисловатый привкус. Он чувствовал, как отвращение к самому себе заливает его волной, и с усилием выговорил:
– На Фентон-стрит есть отличное турагентство. Алиев посмотрел на него с удивлением, изящно изогнув красивые брови.
– Спасибо. Значит, до свидания.
– До свидания, – пробормотал Кэмпбелл, затем, спотыкаясь, вышел из комнаты и покинул участок.
Из-за ветра от озера несло смрадом. Солнце жгло. Кэмпбелл повернул на север, прошел по Фентон-стрит, затем на Тутанекай-стрит. По Лэйк-роуд вышел к Охи-немуту. Сперва захотел подняться по склону, к дому Корнелиуса, но передумал.
Вместо этого он впервые в жизни направился в церковь Священной Веры – и, решив зайти к англиканам, нервничал больше, чем когда собрался заглянуть в клуб «Карфаген». На этот раз Кэмпбелл не тянул время и не расхаживал туда-сюда перед входом, привлекая внимание. Темно-коричневое резное дерево внутреннего убранства будто светилось в мягком сиянии витражей. И от них – впереди, над алтарем – у Кэмпбелла перехватило дыхание.
Он медленно двинулся вперед, не в силах оторвать взгляда от Христа в церемониальном плаще маори из перьев. Спаситель шел по воде озера, раскинувшегося за окном. Не отводя глаз, Кэмпбелл сел на скамью.
И видел он себя, но не идущего по поверхности, а погружающегося все глубже, пока вода не скрыла лицо, не полилась – ядовитая, сернистая – в открытый рот.
Да. Это был бы выход. Не лучший, но все же…
Спустя некоторое время он услышал шаги. Он обернулся, привстав, и увидел вошедшего в церковь Корнелиуса.
– Детектив сказал мне, что ты здесь, – сказал егерь.
– Алиев? А с чего он…
Вермелен поднял руку, останавливая его.
– Он проследил за тобой, а потом позвонил мне.
– Зачем?
– Затем, что он хорошо распознает тех, кто себя ненавидит.
Кэмпбелл отвернулся. Корнелиус сел на скамью за его спиной.
– Это поразительно, – произнес Джон Ричард, не оборачиваясь. – Я никогда не представлял Христа таким.
– Каким?
– Воином.
– А-а.
