Поначалу я тоже не забивал голову подобными вопросами. Последнее же время меня постоянно грызло ощущение, что я поступил с матерью как законченный урод. Вернее, нет, не постоянно, а как раз-таки время от времени.
После того нападения малолеток я подсобирал кое-каких деньжат, купил нормальных продуктов, приехал к ней. Наш дом, и прежде-то не дворец, стал настоящей клоакой. Застарелая грязь, копоть на обоях, на потолке, тошнотворная вонь, повсюду – груды пустых бутылок, ворох бычков. Хотел взглянуть на свою комнату, но она оказалась запертой. Подумал, может, мать её кому-то сдаёт. В конце концов, на какие шиши она существует или вон хотя бы пьёт? Её саму я нашёл на диване в большой комнате – именно нашёл, потому что среди бесформенной кучи грязного белья тощую фигурку разглядеть было непросто. Мертвецки пьяная, мать крепко спала. На кухне при этом обнаружились какие-то два пьяных гоблина. Сидели за обгаженным донельзя столом, точнее, не сидели, а держались из последних сил. Даже выяснять не стал, кто такие и какого здесь торчат, – выволок обоих за дверь. Пообещал им устроить тепель-тапель, если ещё раз сунутся. Но, боюсь, назавтра мои угрозы гоблины даже не вспомнили: в таком состоянии мемори фэйл – обычное дело.
Превозмогая омерзение, убрал кухонный стол, вымыл посуду, подмёл, вынес мусор, сварил макароны. Распахнул оба окна, да пошире, в надежде, что морозный воздух выгонит этот жуткий духан. Вроде посвежело, но стоило окна закрыть, как вонь опять поползла из всех щелей. Проснулась мать. Моему появлению не удивилась, не обрадовалась, вообще эмоций – ноль. Глаза невидящие, осоловелые, саму из стороны в сторону шатает. Усадил её поесть. Жевала она вяло, приходилось подпинывать. На маломальский порядок в доме не обратила никакого внимания. Собственно, мне было всё равно, не ради спасибо я туда пришёл, но подивился: неужели ей совсем плевать, что вокруг творится? Устав ковыряться вилкой, она принялась таскать макаронины из тарелки прямо пальцами. Защипнет – и в рот. Пожалуй, этот момент ужаснул меня сильнее, чем отвратительная вонь и грязь, чем её быдлоподобные гости и груды бутылок, да вообще всё вместе. Для меня как бы прозвучало неожиданно и ясно, что от матери моей, той, которую я всегда знал, не осталось ровным счётом ничего. Это вообще был не человек.
Потом вдруг она словно очнулась – спросила, куда подевались её дружки, а узнав, что я их выгнал, подняла хай. Я психанул, послал её к чёрту и ушёл с твёрдым намерением никогда больше не возвращаться и вообще забыть про мать.
Где-то через неделю она позвонила, а я, как идиот, сбросил. А она, оказывается, звонила из больницы. Об этом я узнал позже от Костика Бахметьева.
– Димон, ты хоть знаешь, что мать твоя в больнице лежит?
Я напрягся:
– Не знаю.
– Моя мамка к ней ходила раза два.
– Что с ней?
– У неё… это… вроде рак…
* * *
Мать я еле узнал. Она и прежде-то была худющей, а теперь совсем высохла и превратилась в крохотную старушку.
Неподвижное, безжизненное тельце на узкой больничной койке. Она лежала с закрытыми глазами, но не похоже, что спала. Голова её отчего-то была резко запрокинута назад, так что вверх торчал острый узкий подбородок. Казалось, каждая мышца её напряжена до предела. Я легонько коснулся пальцами её плеча, тихо позвал: «Мама». К моему удивлению, она тотчас отреагировала. Мелко задрожала, словно высвобождаясь от сковавшего её напряжения, и только потом расслабилась и разомкнула веки.
Увидев меня, мать оживилась – шевельнула пальцами, даже слегка улыбнулась. По впалым щекам покатились слёзы.
Я не знал, что сказать. Просто стоял и смотрел. Не помню даже, думал ли о чём-нибудь в тот момент. Ничего не помню, кроме замешательства и смятения.
Она пыталась что-то сказать, шевеля сухими, потрескавшимися губами. Но получалось только: «П-п-п-п». Какая-то тётка, тоже посетительница, предположила:
– Может, просит подушку поправить или повернуть её. Их же тут, знаешь, не переворачивают – как положат, так и лежат.
Повернуть! Да я прикоснуться к матери боялся, такой она мне казалась хрупкой, немощной. Но затем всё же аккуратно и потихоньку сдвинул её чуть в сторону, расправил, как мог, постель, малость взбил плоскую, точно блин, подушку. Мать улыбнулась.
