Царь распорядился готовить поезд; семью следовало переправить в Гатчину, в старую резиденцию семьи, или везти ему навстречу в сторону Могилева.
Однако царица отказалась. Дети только что переболели корью, которой Алексей заразился от своих товарищей по играм. Александра не понимала всей серьезности положения и не последовала старой мудрости, сформулированной Родзянко: «Si la maison brûle, il faut sortir les enfants» («Когда дом горит, нужно забрать оттуда детей» — франц.).
Вскоре после этой попытки Родзянко последовало распоряжение перекрыть железнодорожную ветку между Петроградом и Царским Селом.
Тем временем царь ехал из Пскова в Могилев, в Ставку. Какова будет его реакция, когда он узнает, что брат не принял престола?
3 (16) марта Николай записывает в дневнике:
«В 8 часов 20 минут прибыли в Могилев. Все офицеры Ставки были на перроне… Принял Алексеева в вагоне… Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой (всеобщее, равное, прямое и тайное голосование) для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше».
Несколько дней спустя царь официально расстался со своей армией, издав прощальный приказ, в котором призвал солдат верно служить новому правительству:
«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения моего за себя и сына моего от престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему.
Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия.
Да поможет Бог вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиною лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его — тот изменник Отечеству, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте нашу доблестную Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников.
Помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе святой великомученик и победоносец Георгий.
Николай.
Ставка, 8 марта 1917 года».
Однако этот приказ не публикуется новым правительством; оно не хочет допустить, чтобы в войсках горевали по царю. На прощальную церемонию в Ставке собираются все, кто не в наряде. Кроме генералов и офицеров, присутствуют солдаты, уже сражавшиеся на фронте, среди них немало инвалидов. Присутствуют и иностранные военные представители. Генерал Тихмеев[115] много лет спустя описывает эту сцену:
«Он и сейчас стоит перед моими глазами в серой солдатской черкеске, на которой светится белый Георгиевский крест. Вижу его левую руку, которой он держится за саблю. Правая, рука у него повисла; она слегка дрожит, и время от времени он по привычке механическим жестом подергивает себя за усы. Четко вспоминаю его лицо — бледное, вытянувшееся, усталое и вялое. Его глаза то янтарного цвета, то вновь серые, прежде всегда ярко светившиеся, сейчас горестны и печальны. А больше всего помню его улыбку, которой он пытался ободрить нас, и хотя он старался держать каменное лицо, он еле сдерживал слезы.
Это был страдающий человек, и тем не менее каждой черточкой Его Императорского Величества, каким он был для нас — государь всея Руси. Он страдал не за себя, а за нас, а в нашем лице за армию и Россию. Не случайно те, кто принудил его отречься, спрашивали: «Справимся ли мы потом с народом?». И как они были правы в своих сомнениях: они не справились с этим народом. К сожалению, он один из немногих понимал, на каком основании покоится Россия.
