Он увидел оплаченный счет от Уигертов, одиноко лежащий посреди кухонного стола, и ему стало нечем дышать. Он вынул из нагрудного кармана пузырек с таблетками. Кэлли в доме не было, в закусочной тоже. «Прости, — подумал он, — я не мог иначе». Но это было бесполезно, да он и не хотел этого. Дело сделано, и Генри готов принять на себя взрыв ее ярости или горя, потому что, хотя он и не мог иначе, тем не менее он действовал сознательно, так что, выходит, не судьба его так распорядилась, а он сам. Потом он догадался, где она сейчас — на шоссе, шагает, ничего не видя, чтобы усталостью и слезами вытравить гнев, верней, не гнев, а страх… ощущение, будто стремглав падаешь в бездну, которое ей так хорошо знакомо после шестнадцати лет, прожитых в доме, где постоянно ссорились отец с матерью. Он подумал, не взять ли машину и не поискать ли ее на шоссе, но потом засомневался: может быть, ей легче справиться с собой в одиночку. Она знает, Генри не чета ее отцу, во всяком случае его дурачества совсем другого рода (да это и не дурачество вовсе, никогда он с этим не согласится, и, может быть, Кэлли в конце концов это поймет). Он решил подождать полчаса и отправиться на поиски, если она не вернется.
Но Джимми она вряд ли взяла с собой. Малыш, должно быть, в саду с Саймоном, если Саймон еще не уехал. Хотя лучше все-таки пойти взглянуть. Генри спустился с крыльца и обогнул дом. Саймон спал, сидя на скамейке; с ним рядом никого. Генри вернулся в дом и обошел все комнаты нижнего этажа. На его зов никто не откликнулся. Он подошел к лестнице и крикнул, задрав голову — такое же молчание и наверху. Он стал подниматься на второй этаж, хватаясь за перила и отдуваясь, как старуха. Едва он добрался до верхней площадки, как раздался вопль Джимми. Сердце Генри так бахнуло, что, казалось, грудь расколется. Он подошел к двери и заглянул в детскую: Джимми, съежившись, сидел на полу у кроватки, цеплялся за рейки и с ужасом глядел в темный угол комнаты.
— Что случилось? — заорал Генри.
— Там дьявол! — крикнул Джимми и на четвереньках пополз к Генри, словно вдруг разучился ходить. — Папа! Папа! Там дьявол!
А потом в коридоре за спиной у Генри оказался Саймон Бейл, он примчался на крик из сада, запыхался и тяжело дышал. Увидев лицо Генри, он попятился, испуганно улыбаясь, пригибая голову вниз и влево и шепча:
— Простите…
— Ты! — выкрикнул Генри, и в голосе его прозвучал не только гнев, но и ужас. Гнев его нарастал медленно — или, может быть, так ему показалось, потому что мысли вдруг понеслись с невероятной быстротой, — но, прорвавшись, обрушился, как обвал. Он бы убил его, если бы мог (Генри Сомс так и сказал потом на следствии, холодно и спокойно), но он не мог его даже ударить, потому что на руках у него был Джимми: он просто наступал на него, воя от ярости и чувствуя, как вздувается его шея и на ней пульсируют жилы. Все вокруг стало багровым, губы у него набрякли. Саймон все повторял шепотом: «Простите, простите», — и улыбался, будто сознание у него полностью отключилось (а может быть, правда, отключилось, и в нем всплывали неподвижные, конечные, как в Судный день, картины, когда Времени больше нет, а что было — было: сын его Брэдли Бейл, с транспарантом «НИГГЕРЫ», и что-то там еще, чего не разберешь; его дочь Сара, устремившая на него тысячелетний пророческий ледяной взгляд), и вдруг он повернулся и кинулся к лестнице. Генри, крича, надвигался на него, Саймон не шагнул с площадки вниз, а как бы прыгнул, оглянувшись с торжествующей улыбкой, будто на самом деле он умел летать, и Генри бросился к нему, охваченный тревогой и ненавистью, бросился в тот же миг, а может быть, и чуть раньше. (Потом он пытался припомнить, что чему предшествовало, и вся эта сцена, в полный рост, всплывала перед ним, и он в отчаянии сжимал руки.) Пролетев полпролета, Саймон упал и покатился дальше, пытаясь удержаться, за что-нибудь ухватиться. У подножия лестницы он целую минуту неподвижно пролежал вниз головой, раскинув руки и подогнув ногу, и свет, падавший из кухонной двери, ореолом окружал его ужасное лицо, а потом тело его дернулось, и Генри быстро повернулся, чтобы Джимми не видел.
