— Машинки для снимания сапог, наконечники стрел, старинная мебель, рамы для картин, фарфор, пресс-папье…
Снова слепой сказал задумчиво:
— Да что вы говорите. — Он двинулся к Джорджу по проходу между стеллажами, смутно улыбаясь и чуть ли не небрежно, как волшебным жезлом, поводя тростью взад и вперед. Приблизившись почти вплотную к Джорджу и каким-то образом поняв это, он остановился и протянул ему руку. — Мое имя Глор, — сказал он. Они обменялись рукопожатием. Джордж сказал:
— Джордж Лумис. — Кожа у слепого была бледная и дряблая, словно он провел долгие годы в самых темных углах антикварных лавок. — Вы действительно коллекционируете старинные пресс-папье? — спросил он.
Джордж сказал:
— У меня есть несколько штук. Так, ничего ценного. — И, немного помолчав, добавил: — Два-три — наши, фамильные, а потом чисто случайно мне попались еще — под стать тем. Я ведь не занимаюсь коллекционированием в полном смысле слова.
За его спиной раздался ядовитый смех Битнера.
— Он этим хочет сказать, что не выпускает из рук ни единой вещицы. Настоящий скряга. Хи-хи-хи!
Теперь слепой заинтересовался всерьез. Он чуть-чуть склонил голову и левой рукой потянулся к книжной полке. Он сказал:
— Любопытно было бы как-нибудь взглянуть на ваши вещи.
— Когда вам угодно, — ответил Джордж без особенного, впрочем, пыла. Больше всего на свете он любил демонстрировать свои вещи, но Битнер сказал правду, называя его скрягой.
Слепой спросил:
— Где вы живете?
Джордж рассказал, и тот выслушал очень внимательно, как бы запоминая. Усвоив все, спросил:
— Вы полагаете сегодня к вечеру быть дома?
— Полагаю, да, — ответил Джордж.
Больше он того человека не видел. Когда позже он спросил о нем у Битнера, старик сказал, что не знает, о ком речь.
— Глор, — назвал слепого Джордж, и Битнер припомнил, что тот действительно представился ему под этим именем, верно, но больше о нем ничего не известно. Он приехал в город на старом «линкольне», вспомнил еще Битнер. За рулем сидел молодой черноволосый парень. Приехали, уехали.
— Бизнес, — пояснил Битнер. Джордж задумчиво молчал.
Сейчас у него впервые промелькнуло сомнение, а действительно ли этот Глор слепой? Он сразу же отмел нелепую мысль, но все-таки не успокоился. Тревога, вызванная убийством на Никелевой горе, тяжелым камнем лежала в груди; а тут еще этот пугающий контраст: позади Кэлли и Генри машут ему вслед, стоя на залитом янтарно-желтым светом крыльце, а впереди уже мчится ему навстречу машина, полная безмозглых молодых убийц.
Он свернул на свою подъездную дорогу. Слева его взгляду открылась вся долина и ивы вдоль ручья, рассекающего ее посередине, а прямо под ним тускло блестели рельсы Нью-Йоркской центральной и, полого изогнувшись, взбирались на эстакаду. Он выпустил руль, торопливо дернул рычаг, переключая скорость на вторую, и тут же снова вцепился в руль. Он проехал мимо заросшего газона перед домом — фары выхватили из темноты высокую траву и стволы деревьев, — круто развернулся возле забора, дал задний ход и въехал в гараж. Потом выключил зажигание, и тишина накрыла его, как ловушка. Он уже обратил внимание на эту тишину, когда вышел на крыльцо из дома Сомсов. Кэлли тоже заметила ее тогда и сказала:
— Как сегодня тихо. Наверно, будет дождь.
Свет фар, направленный вперед и слегка вверх, так как земляной пол гаража шел под уклон, вырвал из мрака ручной бензинный насос, заросший травой, которая в электрическом свете казалась рябовато-серой, как старая кость. Каждая ячейка проволочной изгороди с противоестественной отчетливостью бросалась в глаза, точно так же как щербатая табличка на насосе: «Осторожно, этилирован». И дальше за изгородью в зловещем свете фар виднелась остроконечная кровля сенного сарая.
Он выключил фары, вышел из грузовика и захлопнул за собой дверцу. И тут он с леденящей определенностью почувствовал, что из дома за ним наблюдают.
Он понимал: возможно, это просто нервы. Вероятнее всего, так. Рассказ об убийстве на Никелевой горе, чуть не налетевшая на него машина, странная (как ему теперь казалось) встреча в магазине Битнера две недели тому назад — поневоле струхнешь, если собрать все это вместе. И все же он не верил, что это нервы. Тут кто-то есть. Он это знал, точно так же как тогда памятной ночью в Корее, когда они вступили в мирную на вид долину: казалось, чувство, более острое, чем обычные пять, уловило некий сигнал, не вызывающий сомнений. В ту ночь он шагал вместе со всеми, настороженно, но не поддаваясь ощущению, что на него нацелены винтовки; и вдруг перед его глазами вспыхнул ослепительный свет, и Макбриарти повалился на него, уже мертвый, а его ударило, и уже в следующую минуту он закашлялся кровью и не мог вздохнуть и точно знал, что умирает, и подумал (этого он не забудет никогда): «Ну, теперь я выясню, брехня ли вся эта бодяга о царствии небесном?» Но он выжил, и теперь… Он уже не ребенок, теперь он знает то, чего не мог вообразить себе тогда: если его хотят убить, то это можно сделать — он смертен. Все в нашем мире можно уничтожить: старые книги, ружья, часы, даже бронзовые подставки для книг.
