Тычок потоптался у входа. Боязно, но ведь душит же любопытство, и ужом скользнул-таки мужичонка - лопоток в щелку меж стражем и дверью. Тут-то его Будык и прижал.
- А вот желаю бражки корчмовой! - заявил сплющенный о доски Тычок. -Хочу!
- Да уж хватит. - Будык отпрянул, и корчемный завсегдатай наземь осел. -С утра все плещешься. Домой иди. Все вот тетке Жичихе расскажу, бражник.
Тычок отошел и почесал затылок. Толпа стала расходиться. Интересно, да ждать уж больно долго. Все одно Тычок будет знать, поутру и раззвонит...
Брань поймал за локоток пробегавшую мимом с пустым блюдом девку, спросил где хозяин, посмотрел куда махнула, кивнул Безроду и пошел первым. Иська Комель правил плетень во дворе, заслышал шаги, не прекращая работы, оглянулся, нахмурился.
- Нажалился? - зло бросил Иська за спину. -А зря пришли. Не судное то дело, подумаешь, пыли вкусил! Не убог, не калека, пере... - Комель обернулся, скользнул глазами по Безродову мечу, осекся, закончил совсем тихо. -...живешь.
- Интересуюсь вот, - не церемонясь, Брань за плечо развернул Комеля к себе. -Сколь день свой ценишь?
- День? - корчмарь засоображал, зачесал загривок. -Ну-у, бочка меду от Сиваня до корчмы на горбу, да прочего питева бочонок, пяток поросят, мера пшена, мера гречи...
- А догляд?
- И догляд.
- Множь всемеро. - Брань, прищурив правый глаз, смерил седого. -Да пожалуй и еще вдвое.
- С чего бы? Не уразумею.
- А не встал бы ранее. Горюшко, оно ведь споро, сбудешь да не скоро.
Комель вдохнул, да так и остался с грудью распертой, что та бочка. Дошло. Иська побледнел, тяжело сглотнул, перехватило в горле что-то, показал пальцем на седого, потом на себя, поднял на Здрава брови.
- Зенки-то не выкатывай. Не удержишь. И смотри Иська, доозоруешься. Сляжешь. Не этот - другой укалечит. Да и я за шум взыщу. По миру пойдешь. Смекнул выгоду-то?
Комель выдохнул, кивнул головой.
- Должок на тебе.
Иська почесал затылок.
- Да чудно как-то! Старик стариком, да и меч заперт... - вздохнул, отпустило, отлегло от сердца. Жив! Должок?
- Чудно то, что стоишь сам. А ведь и вдвоем оставлю, уйду в корчму, нем, слеп, глух, и найдут тебя у плетня поутру калечного да увечного, и скажу, мол, сам дурень виноват, рубаху на груди рвал, у Иськи, мол, пили, да Иську ж побили. Уразумел?
Комель мрачно кивнул.
- Ох, Иська доиграешься! Не досчитаемся тебя однажды, слезьми изойдем горючими, погребем под ивами плакучими. Сломил козел голову по самую бороду, взяло того Фоку и по лбу сбоку.
- Так должок-то, должок-то каков? Комель ненавидяще буравил глазками не проронившего ни слова седого. -Больно-то не жируй, Здрав свет Молостевич!
- Две седмицы поишь, кормишь, кровом оделяешь. И тебе не в убыток и мне спокойнее. - Брань хитро покосился на молчащего Безрода. -А то ищи кого пришлого по всему городищ-щ-щу если что, во всяк двор сунься, всяк хлев обшарь.
- Две?
- Две. - кивнул Брань, уже уходя. -И не дури.
- Уж день долой! - вослед стражнику крикнул Иська.
- Эк шустер, что меч остер! - Здрав, не останавливаясь, покачал головой. -Быть тому!
- Откуда же вы такие беретесь? - прошипел Комель прямо в лицо седому, глыбой нависнув над стариком. -И все как сокол хищный с небес да на голову честным людям! Как придет напасть, так хоть вовсе пропасть!
А он не старик. Уж как Иська ни стращал, бодался едва не лоб в лоб, пугал, из глаз молнии пускал, криком давил, словом бранил, худосочный да седой с места не отшагнул. И морщины у него не морщины, четкие, ровно ножом резаные, от глаз к вискам разбегаются гусиные лапки, по три с каждой стороны, хоть морщится, хоть нет, от носа к губам - две, три на лбу. Кто ж сказал, что только боги власть имеют над человеком? Старят, молодят, кого годами к земле гнут, а кому и скинут лет десяток, да так, что спина распрямится. Этого так ножичком состарили, что издалека - и вовсе дряхлец, что уже на прямой дорожке да на дровяное ложе, и только вблизи, вот так, нос к носу видать, что к чему, кто богам годами обязан, а кто - людям.
- Не блажи. - а голос седого не слабее Комелева станет, да только не грохочет как гром, а свистящей змейкой в ухо ползет. -Сдуйся.
