Старик отнекивается.
— Не моя, — говорит, — бурёнушка, дочкина.
А мачеха своё: зарежь да зарежь!
Палашенька услышала, горючими слезами залилась, побежала в хлев к бурёнушке, обнимает её, целует. А бурёнушка говорит ей человечьим голосом:
— Не плачь, не горюй. Зарой мои рожки да копытца под своим окошком. Увидишь, что будет.
Всю ночь мачеха старика поедом ела. Наутро зарезал он бурёнку. Старуха мясо засолила, а Палашеньке рожки да копытца отдала.
— Вот, — говорит, — твоя доля.
Палашенька закопала рожки да копытца у себя под оконцем, как бурёнушка велела. Сестры над ней смеются. Да недолго смеялись: трёх дней не прошло, вырос под окошком у Палашеньки сад дивный, невиданный. Шесть яблонь — золоты яблоки, серебряны листья. На ветках птицы распевают, под яблонями кот-баюн мурлычет, сказки сказывает.
Проезжал мимо добрый молодец, Иван — торговый сын, купецкий внук. Залюбовался садом, попросил одно яблочко.
Побежали старухины дочки яблоки рвать, да не тут-то было! Ветки их по лицу хлещут, птицы клюют, кот-баюн когти растопырил, шипит, грозится. Испугались сестры, прочь кинулись.
А Палашенька вышла из дому — яблони к ней ветки клонят, кот-баюн мурлычет, птицы распевают. Протянула Палашенька руку, яблоко само ей в ладонь скатилось. Тут она его с поклоном Ивану — торговому сыну поднесла. Взял он яблоко и говорит:
— Хорош твой сад, а ты и того лучше. Если посватаюсь, пойдёшь ли за меня, красна девица?
— Пойду, — тихонько Палашенька ответила.
Мачеха чуть со злости не лопнула, дочки её от зависти день-деньской ревели. Да что поделаешь!
— Ладно, — старуха дочкам сказала, — сад-то нам останется.
Обнесли сад высоким забором, чтоб прохожие не заглядывали, на ворота большой замок навесили. Да не вышло по-ихнему.
Как сыграли свадьбу, молодой молодую к себе повёз. Только кони тронулись, сами собой ворота растворились, корни яблонь сами из земли вытащились, и пошёл сад следом. Над ним птицы летят, а позади всех кот-баюн бежит. А за высоким забором голая земля осталась, ямы да рытвины.
В мире и согласии зажили молодые. Через год Палашенька своему мужу сына родила, как раз на ту пору по торговым делам в другой город ехать понадобилось. Собирается он в путь, жене Палашеньке наказ даёт:
— Береги ребёнка, себя береги! А мачеху с сестрами на порог не пускай…
Сказал так, жену, сына на прощанье поцеловал и уехал. Мачеха про то узнала — проведала. И — тут как тут — в дом стучится.
— Не пущу! — говорит Палашенька. — Мне муж не велел. Иди с миром, откуда пришла.
А мачеха ей с крыльца:
— Не со злом я к тебе, Палашенька. Муж твой мимо нашего дома ехал, платок обронил, а я подняла. Тот платок, что ты ему цветными шелками вышила. Приоткрой дверь, я тебе его отдам.
Поверила Палашенька, приоткрыла дверь. Мачеха поставила ногу на порог, ударила падчерицу и заклятье проговорила:
— Не бывать тебе молодой женой, Обернёшься рысью злою, бегучею… Не баюкать младенца над светлой водой, А бежать за тёмной водой, за текучею.
Вмиг Палашенька рысью обернулась, в дремучий лес убежала.
А мачеха привела Двуглазку, обрядила в Палашенькино платье, косы под платок убрала. Никто того не видел, не слышал, одна нянюшка всё видела, всё слышала. Да ведьма-мачеха ей лютой смертью пригрозила, вот она и смолчала.
Вскорости вернулся домой Иван — торговый сын. Смотрит — диву даётся. Всего семь дней дома не был, а жена переменилась, признать её не может. Была краше майского цвета, а теперь ровно привяла. Была добрая да ласковая, взглянет — будто солнышко пригреет, а теперь стала, как ненастный день, хмурая. И ребёнок плачет, заливается.
Иван спрашивает:
— Почему ребёнок плачет?
Двуглазка отвечает:
— Нянька-мамка всё с ним в чисто поле, в тёмный лес гулять ходит. Вот и приучила.
— Как приучила, пусть так и делает, — говорит Иван.
Взяла нянька дитятко и пошла в чисто поле, в тёмный лес.
А Двуглазка-подменница меж тем Ивана просит:
— Пойдём, милый, в мой сад на прогулку-разгулку!
Только в сад ступили, враз серебряные листочки свернулись, певчие птицы не поют, кот-баюн не мурлычет. «Ой, лихо, неладно что-то!» — говорит себе Иван.
День миновал, другой миновал, опять заплакал ребёнок. Нянька его подхватила, туго спеленала, полотном повила, побежала в чисто поле, в тёмный лес. Иван—торговый сын за ней крадётся. Нянька с младенцем у кустика села, где лес кончается, поле начинается. Иван — торговый сын за кустиком притаился.
