И все же Аот сомневался, что Барерису удастся добиться большего успеха, чем тем священникам, что уже пытались помочь ему своими молитвами, и по окончании песни его предположения подтвердились. Ещё один быстрый взгляд повлек за собой очередной спазм боли, и он с шипением стиснул зубы.
— Мне жаль, — произнес Барерис. — Не знаю, чем я ещё могу тебе помочь.
— Все в порядке, — ответил Аот, хотя это было совсем не так. Он почувствовал нарастающую злость, но постарался подавить это чувство, чтобы не выплеснуть свое разочарование на друга. Несправедливо было бы винить Барериса в том, что у него не получилось добиться успеха там, где потерпели неудачу и более умелые целители.
— По крайней мере, — произнес Барерис, — ты сможешь видеть глазами Яркокрылой.
— Да, это, конечно, решит все мои проблемы. Мне всего–то придется провести остаток жизни на улице.
— Необязательно. Просто тебе нужно будет привыкнуть к тому, что внутри помещения тебе придется ориентироваться вслепую, по крайней мере до тех пор, пока твоим друзьям не удастся найти способ тебя исцелить. Зато снаружи ты сможешь жить полной жизнью. Летать, творить магию и сражаться — всё, как и раньше.
— Нет. Этого не будет. Ты и представить не можешь, как неудобно видеть не своими глазами. Из–за этого твое тело и руки не могут действовать согласованно.
— Со временем ты научишься…
— Хватит! Пожалуйста, хватит. Как там люди и грифоны?
— В армии все ещё царит неразбериха, а при бегстве мы оставили позади множество обозов с припасами. Но я проследил за тем, чтобы наш отряд получил свою долю еды и необходимую целительскую помощь.
— Хорошо. Грифоний Легион, или то, что от него осталось, теперь твой. Уверен, что Нимия утвердит тебя на должность капитана.
— Если она сделает это, я соглашусь — но только до тех пор, пока ты не сможешь сам выполнять свои обязанности.
— Приятно слышать это от тебя, — Аот приоткрыл глаза. Временами желание увидеть мир становилось просто нестерпимым, несмотря на последствия. Секундой спустя он окоченел.
Потому что увидел двух Барерисов, чьи силуэты накладывались друг на друга. Один — очевидно, тот, который и был настоящим — сидел на походном стуле, держа яртинг на коленях. А второй с ухмылкой на лице размахивал марионеткой, дергая за нитки, чтобы заставить её танцевать. Кукла, широкоплечая и одетая в доспехи наездника на грифоне, сжимала в руке копье.
Приступ боли заставил Аота зажмуриться снова, но на этот раз он оказался не столь сокрушительным, как раньше. Боевой маг был до такой степени шокирован и потрясен, что физические ощущения отошли на второй план.
Аот сделал глубокий вдох.
— Я же сказал тебе, эта слепота не похожа на обычную.
— Да, — ответил Барерис.
— Я начинаю чувствовать, что в определенные моменты она даже становится чем–то противоположным. Моим глазам может открыться то, что не способен увидеть обычный человек.
— Правда? Ну, это же хорошо, разве не так?
Аот почувствовал безумное желание расхохотаться.
— Возможно, да, если то, что я вижу, правда. Помоги мне выяснить, так ли это. Я был готов дезертировать, а ты меня отговорил. Помнишь?
Барерис заколебался.
— Ну да.
— Ты убеждал меня простыми словами, как любой обычный человек мог пытаться достучаться до собеседника, или же воспользовался магией своего голоса, чтобы наложить на меня заклинание?
На этот раз Барерис хранил молчание в течение нескольких мгновений — тишина, которая говорила больше, чем любое признание.
— Я сделал это, чтобы ты смог сохранить свою честь, — наконец произнес он. — Потому что знал — если ты нас бросишь, то будешь считать себя трусом.
— Лжец! Ты сделал это только потому, что я был нужен тебе, чтобы я и мои наездники, которые последовали бы за мной, остались и приняли участие в бою. Десять лет я был твоим единственным другом. Я искал твоего общества, в то время как все остальные чурались тебя из–за твоего мрачного нрава и одержимости. Но ты никогда по–настоящему не считал меня своим другом, разве не так? Я был всего лишь ещё одним средством, которым ты мог воспользоваться ради исполнения своей безумной вендетты.
