— Ты хочешь денег? — спросил голосок. — По рукам!
Устрашающе сверкнула желто-лимонная молния, пронесся порыв горячего ветра, и всю комнату вдруг затопил водопад порхающих зеленых банкнотов, среди которых сверкающими каплями падали изумруды. На кухонном столике появилось множество драгоценных колец с рубинами и сердоликами, ониксами и топазами, а раковина умывальника на глазах Генри наполнилась до краев золотыми дублонами.
— Теперь спаси меня! — крикнул голосок.
— По-по-погоди, — пробормотал Генри, ошеломленный всеми этими сокровищами; сердце его так колотилось, что он едва мог говорить. Погоди… Но ведь богатство — это еще не все!
— Что такое?! — взвыл голосок почти в отчаянии. — Ты получил царский выкуп и еще сомневаешься?
Генри провел ладонью по своим реденьким волосишкам, взглянул на свою цыплячью грудь и выступающий животик, — кругленький, словно дынька, но как он портил фигуру! — поморгал близорукими глазками и буркнул:
— Я хотел сказать, что даже со всеми этими деньгами и властью, которую они дают, даже в компании всяких приживальщиков, друзей до первого черного дня, мне придется всю жизнь видеть свое уродство, жить с ним, и я…
— Будь по-твоему! — всхлипнул голосок. — Да свершится!
Снова пронесся горячий ветер, сверкнула лимонная молния, и среди вихря, уносящего все его сокровища, Генри вдруг стукнулся головой о потолок, потому что сразу стал ростом в шесть футов четыре дюйма, с плечами в косую сажень и плоским, как щит, животом. Подняв руку к голове, он ощупал густые волнистые волосы, а когда оттянул вниз одну прядь, то обнаружил, что превратился в восхитительного брюнета. Он чувствовал, как дупла в его зубах исчезают, а на месте выпавших зубов вырастают новые, крепкие, он чувствовал, как прыщи его сглаживаются и лицо обтягивает тугая загорелая кожа.
— Как я выгляжу? — спросил он, весь дрожа.
— Как Тарзан! — взвизгнул голосок. — А теперь быстрее избавь меня от этого… О тысяча чертей, чем ты еще недоволен?!
— Мне… мне не хватает теперь этих денег, — сказал Генри. — Нельзя ли как-нибудь скомбинировать оба желания? Я хочу сказать: не можешь ли ты превратить меня в красавца миллионера, чтобы было и то и это?
— Невозможно! — простонал голосок. — Деньги — это одно, а красота другое. Пластическая операция, парик, десятинедельный курс массажа и ботинки на толстой подошве сделают тебя…
— Но я все равно уже не буду похож на Тарзана, — проговорил Генри, качая головой. — Это будет уже не то.
— А как насчет славы? — нетерпеливо спросил голосок. — Если к тебе придет слава, настоящая слава, внешность уже не будет иметь значения: людям ты будешь нравиться такой, как есть. А что касается денег, то, пользуясь своей репутацией, ты сможешь занимать сколько угодно или же…
— Ладно, — сказал Генри, прельщенный такой перспективой. — Я полагаю, даже Тарзан не способен привлечь любую женщину, в то время как слава…
— Да будет так! — оборвал его тоненький голос.
И снова подул ветер, и снова сверкнула молния, и Генри, как проколотый воздушный шарик, сморщился до своих прежних размеров. Но ничего особенного при этом не почувствовал.
— Я теперь и вправду всемирно прославлен? — с надеждой спросил он.
В тот же миг затрезвонил телефон, задребезжал дверной звонок, дверь распахнулась настежь, и в комнату ворвалась толпа восторженных девиц с горящими пунцовыми губами, с огромными искрящимися глазами, и все они закружились вокруг Генри, называя его самыми ласковыми уменьшительными прозвищами. Он бросился к ближайшей из них, раскрыл объятия и…
— Назад! Немедленно иди сюда! — проверещал пронзительный голосок.
БУМ! ТРАХ!! ТАРАРАХ!!!
Руки Генри сомкнулись в пустоте, и он шлепнулся на пол. В комнате не было никого. Пристыженный, он поднялся с потертого ковра, прохромал в угол и снова вскарабкался на стул.
— Я извиняюсь, — прошептал он, когда его лицо оказалось на уровне паутины. — Я забылся, и… мне очень жаль…
— Ты еще не так пожалеешь! — завизжал голосок. — Довольно с меня твоих капризов! Загадывай желание, да поскорей, иначе будет поздно!
Генри присмотрелся. Положение и в самом деле становилось критическим. Маленькая оса проделала в паутине большую дыру, но теперь ее отделял от страшных челюстей паука всего какой-нибудь дюйм. Она жужжала и билась как сумасшедшая.
