— Я знаю, что ты понимаешь меня, — обратился он к еноту, — так что притворяться нет смысла. Ничто не остановит меня, чтобы медленно сжечь тебя заживо — если только ты не ответишь мне по-английски, кто ты, кто тебя послал и зачем, и подробно. Теперь мы друг друга понимаем, верно?
При звуках его голоса енот перестал биться в стягивающих его ремнях и взглянул на Джерри яркими дикими глазами. Затем он возобновил попытки вырваться, хрипло дыша и тихо ворча.
— Как хочешь, ты сам выбрал. Значит, остается только болезненный способ, — произнес Джерри лишенным выражения голосом. Его лоб вдруг покрылся испариной. — Может быть, ты не знаешь, как обжигает огоны Может, на твоей планете не бывает несчастных случаев с ожогами? А может, в своем естественном виде ты не умеешь испытывать боль или даже умеешь не испытывать ее сейчас? Может быть, ты тогда попытаешься изображать, что тебе больно, но я знаю, как проверить это, — и не скажу тебе, как. Если ты не можешь испытывать боль — я буду знать, что прав, и с тем большими усилиями стану… доискиваться правды… Впрочем, начнем сначала.
Он подкрутил горелку — пламя превратилось в голубой конус. Быстро провел огнем по левому уху енота. Зверь зарычал и затем издал тонкий, пронзительный визг, тряся головой и дергая ухом.
— Больно, да? — сказал Джерри. — Это был только маленький пример. Поверь, когда я буду держать пламя возле самой твоей кожи, боль станет непереносимой… если ты вообще чувствуешь что-нибудь.
Я должен помнить свой долг, сказал он себе. Нельзя поддаваться жалости. Когда начну его жечь, надо будет считать пульс и сердцебиение. Он не догадается об этом, даже если попытается симулировать боль. А если пульс участится, я буду знать, что ему больно и он может сломаться, заговорить.
Он был уже готов обжечь левую переднюю лапу животного, но тут позади открылась дверь. Он резко обернулся, чувствуя, как падает сердце. Если какой-нибудь чересчур любопытный сосед увидит это…
— Ты! — вырвалось у него. — Я же сказал…
— Я должна была прийти, — проговорила она. Затем посмотрела на связанного енота, и ее голубые глаза вспыхнули негодованием. — Ах ты, бедняжка! Да ведь он же еще совсем маленький! Но почему ты взял — его?..
— Если это для тебя важно или если ты понимаешь, о чем речь, — этот енот не полоскал свою еду, если, заметь, не знал, что я за ним наблюдаю. Лучше уйди — тебе не понравится то, что сейчас будет. Но когда он заговорит, тебе придется хорошенько передо мной извиниться.
— Я не уйду, — отрезала она.
— Я могу тебя вышвырнуть.
— Тут даже замка на двери нет, — заметила она, с презрением оглядывая хижину.
— Оставайся, если хочешь. Но предупреждаю: если попытаешься вмешаться, я забуду, что ты — девушка, и ударю тебя.
Он подошел к еноту и поднес паяльную лампу к его лапе. Истязуемое животное издало пронзительный, почти человеческий вопль.
— Ну что, похоже на енота? — спросил он. — Клянусь богом, ничего подобного в жизни не слышал! Ты все еще хочешь спорить?
— Как его крик может быть нормальным — ты же его пытаешь! Ты должен прекратить это, Джерри.
— Нет, — ровным голосом ответил он. — Сегодня я добьюсь своего.
Он опять поднял орудие пытки.
И тогда енот заговорил. Его голос, в противоположность преступному выражению морды, был мягким и хорошо поставленным. Но при этом не по-человечески звучным.
— Это бесполезно, — проговорил он. — Я больше не могу. И в любом случае он и впредь неизбежно будет представлять собой проблему.
— Я согласна, — ответила Юнис, и Джерри, открыв рот, резко обернулся. И увидел направленный ему в лицо маленький автоматический пистолет.
— Не все из нас замаскированы под низших животных, — объяснила девушка. — Стоило тебе копнуть поглубже…
И она выпустила три пули в голову Джерри.
