– Чуточку сухого Кюрасао, сударь?
Она произносит это изысканным тоном, в котором звучит вежливая усталость…
– Чуточку сухого Кюрасао, сударь?
Ответа нет. Минна поднимает голову и видит перед собой только что вошедшего маленького барона Кудерка… Он не может опомниться от изумления. Почему она не сказала ему, что они увидятся сегодня вечером? И почему она ничуть не взволнована? В конце концов, всего лишь пять часов назад на улице Христофора Колумба она снимала подвязки с таким очаровательным и таким неуместным целомудрием… При этом воспоминании он начинает слегка задыхаться, и его свежее детское лицо мгновенно заливается жарким румянцем…
– Но, – бормочет он, – вы, стало быть, здесь?
– Как видите, – произносит она насмешливо, улыбаясь ему глазами.
Всунув в его ладони полный стакан, она удаляется, подобная равнодушной Ребе, чтобы предложить ликёр Антуану.
– Ирен Шолье видела… И Можи тоже…
– Господи! Ирен, что это с мальчиком? – еле слышно выдыхает Можи, в высшей степени заинтригованный происходящим. – Вы заметили, как он дёрнулся?
– Вас это удивляет? А меня нет! Неужели вы ничего не знали? Маленький Кудерк без ума от неё, а ей хоть бы что. Должно быть, она его здорово осадила; пожалуй, ему лучше не попадаться ей больше на глаза!
– Он никак не опомнится: вы только посмотрите на него… Бедный мальчик! Мне его просто жаль!
– Жаль? Мой дорогой, неужели вы думаете, что все женщины порхают по гарсоньеркам? Это поразительно! Так и надо этому маленькому Кудерку! Я предпочитаю женщин, которые умеют постоять за себя!
Это, впрочем, истинная правда; Жак Кудерк страдает. Он с трудом переносит своё новое положение счастливого любовника. Ещё неделю назад флирт с Минной был для него приятным раздражением нервов, восхитительным опьянением от лёгкого вина, когда голова кружится, но ноги прочно стоят на земле. Он предпочёл бы сражаться на глазах Минны, бросить вызов всему миру, похитить другую женщину, чтобы Минна узнала об этом и восхитилась его доблестью; но он не в состоянии выносить эту угрюмую пылкую любовь, столь близкую к боли и слезам, – любовь, порождённую первой же минутой обладания, выползшую на свет из тёмного убежища, где она дремала, дожидаясь своего часа…
Жак страдает от ревности, потому что любит, и мука делает его слегка согбенным, неловким, похожим на юного ревматика.
Не обращая внимания на пианиста, который с шумом исполняет надоевшую прелюдию Листа, Можи подходит к Минне, и Жак Кудерк видит, как она воркует с журналистом и заливается томным смехом.
«Сегодня она только один раз засмеялась, – подумал он, – когда назвала меня глупым. Господи! Я ещё глупее, чем она полагает… Какая мерзкая рожа у этого Можи! Похож на „Принца туманов“ с рисунков Уолтера Крейна… Тем хуже! Сейчас я запущу блошку в ухо мужа!»
Жак Кудерк, вздёрнув свой нос Гавроша и изобразив на губах улыбку, решительно направляется «ябедничать» к Антуану, который мирно курит возле стола для покера, в обществе зрелых мужчин, ибо благодаря бороде и серьёзной лошадиной физиономии он приобрёл вес в кругу людей старшего поколения. А кроме того, творец «барбитос» не должен порхать в компании с жиголо!
– Добрый вечер, сударь…
– Дражайший сударь, здравствуйте…
Они обмениваются рукопожатием, и Антуан отечески улыбается молодому человеку.
– Вы видели мою жену?
– Да… То есть… она разговаривала с господином Можи. и я не счёл возможным…
– Вы не знакомы с Можи?
– Можно сказать, нет… Он принадлежит к числу ваших друзей?
– Нет, что вы. Я встречаю его здесь, а иногда и в других местах. Он забавляет Минну.
Жак бросает на Антуана яростный взгляд:
– Очаровательный малый, конечно! Немного распущенный, как все люди богемы, но холостяку это простительно…
– Я бы так не сказал!
– Я тоже! – неосмотрительно воскликнул Жак, неожиданно стыдливо покраснев. – Знаю, что все в один голос твердят, будто я веду распутную жизнь, но это преувеличение, поверьте мне! В любом случае меня не сравнить с Можи, который не гнушается спать со старухами!
Антуан, подняв брови, смотрит на Можи, по-прежнему болтающего с Минной.
– Вот как? Он спит со старухами?
