– …нет ничего шикарнее любви на этих диванах!
– Диванах! – повторяет Минна, вдруг став серьёзной. – Вы слышите, господин Шолье, о чём говорит мой сосед?
– Конечно, слышу, – отвечает Шолье, – но из деликатности изображаю господина, который занят только своим салатом «Фемина». Боже, как он ужасен! Из чего только делают оливковое масло в моём доме!
Минна с детской непосредственностью тянет его за рукав:
– Но вы должны защитить меня, господин Шолье! Мне говорят о чём-то чудовищном!
Шолье поворачивает к Минне свою курносую физиономию:
– Как? Бедное дитя, вам уже нужна помощь? В таком случае у вас есть…
– У меня есть? – вопрошает Минна очень кокетливо.
Шолье указывает подбородком на Антуана:
– Ну… вот этот! С такими бицепсами нельзя не считаться… А, Можи, что скажешь?
Можи, в глубине души чувствуя себя задетым, насмешливо скалится, опускает локти на стол, тяжело опираясь на них, чтобы ещё больше подчеркнуть мощь своей широкой спины:
– Старик, главное, чтобы женщина поддалась слабости, а на силу мужа мне глубоко плевать.
– Весьма занятная точка зрения.
– Спросите у маленькой белокурой госпожи… Ведь ваш муж, кажется, весьма занят?
Разумеется, занят! Едва Ирен Шолье поняла затеянную Можи игру, как решительно отвернулась от Бессмертного, устремившись на Антуана – на мужа, на врага! Она закрывает ему обзор пышным, небрежно стянутым узлом волос, раскрытым веером, плечом, выскользнувшим из корсажа… Она обрушивает на него поток слов, внезапно открыв в себе неподдельный и пылкий интерес к «барбитос».
– Но, мой дорогой, ведь это же подлинная революция в музыке!
– Пожалуй, это преувеличение! – признаётся честный Антуан.
– Бросьте, бросьте, вы скромничаете! Ах, если бы я была мужчиной! Вдвоём мы бы потрясли мир! С вашей силой, с вашей молодостью, вашей…
Прекрасный восточный взор Ирен вонзается в глаза Антуана; тяжёлые от маскары ресницы лениво хлопают, будто крылья позирующей бабочки… Он в смущении моргает, утомлённый также излишне ярким светом электрических ламп, падающим прямо на вышитую скатерть и бросающим мертвенно-бледный отблеск на лица. Отдалённое звяканье кладёт конец его мукам, а господин Шолье, слегка прищёлкнув языком, окликает жену:
– Хоп, Ирен!
Она с сожалением поднимается, закидывает на плечо конец шарфа, увлекая вместе с ним банановую кожуру, и громко произносит:
– Ну вот, и до зубочисток дело дошло! В гостиной опять будут клянчить чего покрепче. Тем хуже для меня! Иначе все захотели бы здесь ужинать… Минна, вы будете барышней, что разливает кофе и подаёт ликёры.
Минне нравится играть эту непростую роль, пробираясь с хрупкими чашечками, кофейником и щипчиками для сахара через толпу приглашённых… Она исполняет свои обязанности с отменным старанием, с притворной прилежностью наивной девочки, что умиляет разомлевших после ужина гостей.
– Какое сокровище, мой дорогой, эта маленькая женщина! У неё такая мордашка, будто она готова штопать носки, ты не находишь?
Можи разгорячился настолько, что исповедуется юному поэту, слишком молодому, чтобы не пресытиться уже женской красотой…
– Эту шейку хочется душить! А волосы! А глаза! А… Перед ним появляется щуплая ликующая Ирен Шолье.
– Ну-ну, Можи, успокойтесь! Признайтесь, что я хороший друг. За столом, чтобы расчистить вам поле битвы, я занимала её мужа!
– Это правда, и мы с вами сочтёмся. Малышка потрясающе мила! Чёрт возьми, если бы я встретил её на необитаемом острове… или хотя бы в моей спальне…
– Бедный Можи, мне вас жаль! С Минной всё это бесполезно.
Литератор поднимает тяжёлые плечи:
– Честная женщина? Тем более! Кто не грешил, тот ничего не опасается.
– Как посмотреть, – небрежно бросает Ирен, прикрыв густыми ресницами глаза. – Для некоторых мужчин это пустое место…
Можи, чтобы не упустить ни слова из разговора, суёт сигарету в вазу с розами.
– Не может быть! Значит, она… Расскажите мне всё! Ведь мы же старые кореша, Ирен!
– Сейчас ими стали! – говорит она насмешливо. – Вы слишком любите скалить зубы, мой толстячок, так что придётся вам обойтись без моей помощи.
Уверенная в том, что зёрнышко лжи упало на подготовленную почву, она спокойно направляется встречать семейные пары. Их немного: преобладают холостяки и женатые мужчины, явившиеся без спутниц жизни. Она улыбается, протягивает руки с блестящими ногтями и грязными ладонями. Большая ледяная гостиная наконец заполняется народом, теряя звучную гулкость пустой квартиры, сдающейся внаём. Ирен позволяет себе затянуться сигаретой, а Минна разливает ликёр, такая благовоспитанная и трогательная в своём сине-зелёном платье…
