– То есть, ее ограбили, – предполагаю я. – В ночь убийства.
– Может быть. – Бирк пожимает плечами. – Никто ничего не видел.
– Получается, что сначала ее ограбили, а затем она отправилась ночевать в «Чапмансгорден»?
– А что бы ты сделал на ее месте, бездомный и оставшийся без вещей? Кроме того, она, наверное, была под кайфом и не помнила даже своего имени. Она едва ли пошла бы в полицию. Случаются и более странные вещи, чем люди, которые в подобной ситуации идут домой и ложатся спать. Вопрос в том, преследовал ли ее кто-нибудь – может, сутенер или, наоборот, клиент. Но в данный момент на это ничто не указывает… Слушай, – продолжает Бирк, – я рассказал тебе это только потому, что доверяю. Если кто-то будет спрашивать, то ты по-прежнему мой главный подозреваемый.
Я размышляю о том, насколько он действительно мне доверяет. Может быть, так оно и есть, но он явно подозревает, что я знаю больше, чем говорю. Я просто чувствую это, а полицейские – в первую очередь такие, как Габриэль Бирк – очень хитрые существа. Полицейских учат играть с другими, тренируют использовать мелкие детали так, чтобы они выглядели так, как им нужно. Все это он мог сказать только для того, чтобы я рассказал ему больше.
Или он вправду доверяет мне. Я не знаю.
– Договорились, – говорю я, глядя на стол.
Бирк продолжает смотреть на меня, а я стараюсь избегать его взгляда. В комнате для допросов так тихо, что я слышу свой собственный пульс.
– Хорошо, – произносит Бирк бесцветным голосом. – Выметайся.
Стоя под облачным небом улицы Кунгсхольмсгатан, я делаю несколько глубоких вдохов. У меня кружится голова, самочувствие ужасное, к тому же трудно дышать. Я так давно не вспоминал о ней… Иногда ее образ проносился в моих мыслях и снах.
Цепочка Юлии Гримберг лежала в руке Ребекки Саломонссон. Они не могли знать друг друга. Ее мог подложить туда только убийца.
Раздается жужжание телефона.
Не догадываешься? – пишет неизвестный отправитель.
Догадываюсь о чем? – отвечаю я, оглядываясь через плечо.
О том, кто я, – приходит ответ.
Это ты убил ее?
Нет, не я.
Ты знаешь, кто это сделал?
Может быть.
Кто же это?
Я вижу тебя, Лео.
Я прикуриваю сигарету и, стоя поодаль от входа в метро, пишу смс:
Что я сейчас делаю?
Мимо проносятся машины, проходят люди. Телефон скоро завибрировал в ответ:
Ты стоишь на улице и куришь.
Это может быть кто угодно. Окна квартир на Кунгсхольмсгатан – темные, в них погасили свет. В них не видно силуэтов на просвет. Сильно пахнет выхлопными газами и кухонными плитами, воздух вокруг ложится плотной пеленой, как будто в преддверии дождя. Я смотрю на сообщение в своем мобильном и понимаю, что я боюсь, в первый раз за долгое время.
Кто ее убил? – повторяю я и сверлю глазами телефон, замечая попутно, что задержал дыхание. Но сообщение не приходит.
Я достаю бумажку с номером телефона, который мне вручил вчера Левин, – по нему я могу позвонить, если зайду в тупик. Я злобно осматриваю прохожих на улице, пытаясь вычислить неведомого отправителя, который хочет причинить мне вред. Того, кто притаился где-то с ножом в руке и ждет своего часа. Мне нужно сесть и выпить чего-нибудь крепкого, а еще тишина.
Мне интересно, кто возьмет трубку. Единственное, что сказал Левин, так это то, что номер принадлежит его хорошему знакомому. Я оборачиваюсь, смотрю на громоздкий Дом позади себя. Кладу таблетку «Собрила» в рот и запрокидываю голову, чувствуя, как таблетка проходит по пищеводу, прежде чем полностью провалиться в желудок. Тут я угадываю, что номер, скорее всего, принадлежит кому-то из Дома. На улице стоят два мальчика, один с темной кожей и курчавыми волосами, второй, с бледным лицом, принял позу, как будто в чем-то провинился. Темноволосый играет на гитаре, а второй смотрит на улицу и поет «Мы нашли любовь в безнадежном месте, мы обрели любовь в безнадежном месте», повторяя слова снова и снова ясным и светлым голосом, а народ лишь проходил мимо, не удостаивая их даже взглядом.
– Алиса, – отвечает кто-то в мое ухо.
– Алло, это… куда я попал?
– А кто это?
– Меня зовут Лео Юнкер. Ваш номер дал мне Чарльз Левин.
