Повторяю:
— Ничего, кроме адреса. То, что я вас простила, мистер Эверетт, не означает, что я приму вас обратно. Отныне мы люди чужие. Не стоит вам со мной ехать.
Вокруг его бледно-голубых, почти бесцветных глаз вновь проступает сеточка морщин. Ничто так не уязвляет его, как утрата контроля — над отлаженным станком своего тела, над ситуацией, над действиями других. Беспомощность проскальзывает на лице, но над ней смыкается броня.
— Если леди расторгает помолвку, джентльмену не остается ничего иного, как смириться с ее решением, — цедит Джулиан, скрипнув зубами. — Хотя мне искренне жаль, что закончилось все именно так. Когда я впервые увидел вас на суаре, вы показались мне существом из иного мира. Вы любовались своей сестрой с нежностью, от которой таяло сердце, но в то же время выглядели спокойной, бесстрастной…
— …омертвелой. Я и есть существо из иного мира, мистер Эверетт. Зря вы остановили на мне выбор. С Дезире вы были бы счастливы. Она вернула бы легкость и тепло в вашу жизнь. Но, возможно… вы и Дезире…
Надежда распускается благоуханно и ярко, словно орхидея на трухлявом стволе. Может, напрасно я гоню Джулиана? Если Дезире жива — а она жива, я знаю! — он позаботится о ней. Потом, после всего, когда меня не будет рядом. Разве не в этом состоит долг джентльмена?
Резко, как от удара тростью меж лопаток, мистер Эверетт распрямляет сутулые плечи.
— А скажите-ка мне правду, мисс Фариваль, — вопрошает он, глядя поверх моей головы. — Я ведь у Дезире не первый мужчина? Она была близка с кем-то и до меня?
И лепестки осыпаются прямо на мокрый, присыпанный грязной соломой тротуар.
Как я могла забыть? С самого детства бабушка твердила мне, что мужчина ни за что не женится девушке, которая отдалась ему до свадьбы. Он начнет презирать ее, как только застегнет брюки. А если его меч не обагрится кровью, то он и подавно решит, что не нанес ей никакой раны. Стоит отдаться одному, и ты будешь принадлежать всем мужчинам мира.
— Верно, сэр, — тихо говорю я. — Не вы обесчестили мою сестру, когда ей было пятнадцать лет, и плод, который она вытравила, тоже был не от вас. Это все, мистер Эверетт? Если так, то мне пора. Назовите адрес.
— Я… я не буду вам его называть.
Колючая, всеобъемлющая боль переполняет грудь, точно я вдохнула толченое стекло. Я зашла так далеко — я почти у цели, — и никому не позволено мне мешать! Особенно этому заносчивому, самоуверенному янки…
Но он отрывает мои скрюченные руки от лацканов сюртука и быстро подносит к губам. Шершавое касание на костяшках пальцев. Как будто по кирпичу ими чиркнула.
— Мисс Фариваль… Флора… — сбивчиво говорит он, глядя мне в глаза. — Сам не знаю, что на меня нашло. Прошу вас, не держите меня за подлеца. Конечно, я не назову вам адрес — мы поедем туда вместе. И какая разница, кто мы теперь друг другу? Мы попутчики в лабиринте, и я не прощу себе, если вас с Дезире растерзает чудовище. Револьвер при мне. Защитить вас я сумею. — Не дожидаясь благодарностей, он машет, подзывая кеб.
Сконфуженная, запрыгиваю за ним в экипаж.
Едем мы не так уж долго, всего-то минут пятнадцать. Приличные районы сменяются трущобами, где среди золы и нечистот возятся оборванные дети, а потом, как миражи среди пустыни, вновь возникают белостенные домики и островки парков. Респектабельность и непристойная бедность сосуществуют в Лондоне бок о бок. Чтобы с головой окунуться в разврат, не нужно ехать в Уайтчапел. Сгодится и Сохо.
— Здесь останови! — кричит Джулиан и ведет меня за собой дворами, минуя конюшни, из которых доносится приглушенное ржание.
Губы его беззвучно шевелятся — похоже, он считает дома. Поиски затрудняет туман. Он словно просачивается сквозь зазоры между булыжниками, поднимаясь из подземного царства, заполняя переулки зловонием клоаки. Стоит Джулиану отойти на несколько шагов, как я теряю его из виду и слепо тыкаюсь в серовато-желтой дымке. Мой поводырь останавливается так резко, что я, оступившись, наваливаюсь на него.
— Вы не ошиблись? Это тут? — спрашиваю с сомнением, разглядев, куда он указывает.
С заднего фасада здание кажется безликим и как будто нежилым. На ступенях черного входа скопился мусор, шторы опущены, оконные стекла матовые от пыли. Вопросительно смотрю на Джулиана. Наклонившись, он изучает палые листья на крыльце. Хватило бы двух штрихов, чтобы обрисовать его фигуру. В тумане он похож на раскрытый под прямым углом циркуль.
