Я послушно прячусь за спиной жениха. Жаль, нельзя выскочить вперед и разглядеть то, что бросилось мне в глаза еще с порога. По левую сторону камина имеется другой источник света. Сначала мне показалось, будто это тлеет уголь, сложенный грудой за неимением ведра, но отсюда я вижу, что завалы угля отгораживают какой-то лаз в стене. В глубине лаза мигают огоньки.
Не успеваю я как следует поразмыслить над увиденным, как Джулиан прочищает горло от алкогольных паров, которые ему, трезвеннику, противнее любой микстуры.
— Я сказал вам, любезный, что вернусь с переводчиком, и эта леди согласилась мне помогать. — Он шарит рукой за спиной, чтобы вытащить меня на передний план, и продолжает: — Теперь-то вы обязаны будете ответить на мои вопросы!
Говорит он громко и внушительно, без запинки, но я распознаю интонацию, которую не слышала прежде. Звонкий оттенок фальши, страх, замаскированный под напористость. Значит, ему тоже присущ глубинный, нутряной ужас белого человека перед толпой дикарей. Поневоле задумаешься, а в чем еще он покривил душой?
Истребитель вшей поворачивается к нам, но лишь после того, как очередному паразиту устроено аутодафе. Подносит руку к глазам, словно в кромешной тьме ему проще нас разглядеть.
— Дык это ж он, давешний шпик, — рокочет чернокожий детина и так встряхивает рубахой, что над углями поднимается сноп искр. — Говорил я тебе, Луи, что он подмогу приведет. Вот он и привел… подмогу.
Вместо ответа Луи растягивает левый уголок рта, обнажая желтые зубы, и сплевывает вбок. Плевок, пузырясь, испаряется на бугристой от копоти решетке.
— Ты вот что, милка, — тянет Луи на густом, как смола, креольском, — передай своему женишку, аль полюбовнику, аль кто он там тебе, чтоб возвращался, откудова нелегкая принесла.
— А давай я ему рожу начищу? Дома б меня за энто гвоздем за ухо к столбу приколотили, а тут сколь хошь кулаками маши. Брешут люди, будто там, за океаном, страна свободы. Тут она, свобода-то. Сколь хошь белых бей.
— Да как ты смеешь, парень! — вспыхиваю я. — Мистер Эверетт — джентльмен, и тебе не подобает…
— Так и сидел бы в палате лордов, коль жентльмен, а в мое заведение носу не казал, — хмурится кабатчик, — Всякая лягавая сволочь нам тут без надобности. С полицией дела не имеем.
— Он упомянул полицию? — вцепляется Джулиан в единственное понятное слово. — Передайте ему, Флора, что мы здесь по частному делу и никак не связаны с полицией!
Перемигнувшись, Луи и его прихвостень разражаются таким хохотом, что становится ясно — по-английски оба кумекают, просто не подавали вида, чтобы отвадить докучливого гостя. Будь мы с Джулианом женаты, я бы, наверное, пихнула его локтем под ребра. Господи, что он несет?! А так я лишь яростно выкатываю глаза, хотя время для тайных знаков давно миновало. Ох, и угодили мы в историю!
— Эвона как!
Наглая ухмылка Луи перетекает в мечтательную улыбку. Я бы даже сказала, предвкушающую.
— А я уж думал, будто на улице констебль ошивается, вас поджидает. А вы вдвоем сюда пожаловали. Эт вы сглупили, эт вы не подумавши, — замечает он, вновь усмехаясь, и смешок разносится по трактиру гулким эхом.
Скрипят столы, со стуком валятся на пол устричные раковины, но я отчетливо слышу, как раздается несколько металлических щелчков — не самый приятный звук в воровском притоне.
— Ты при нем, сталбыть, за толмача? — цедит Луи. — Ну так перетолкуй ему, пава. Сейчас он кармашки свои вывернет и все, что ни есть при его особе, на стол положит. Тихо, не дрыгаясь. Коли сделает что велено, мы его, так и быть, по башке тюкнем да и выбросим там, где кебы часто ходят. Авось до больнички довезут.
— А с тобой у нас иной разговор пойдет, — поддакивает его приятель. — Покажешь нам, чего умеешь.
— А коли не умеешь ничего, так мы тебя обучим каким-никаким трюкам! — выкрикивает остроум, чьи черты сливаются с жаркой, пропахшей ромом тьмой. — В лучший бордель без рекомендаций примут!
— Подь сюды, цыпа, давай поцелуемся…
— Что они говорят? Они… они про вас что-то говорят?! — доходит до Джулиана.
Он сует руку за пазуху, но я намертво вцепляюсь в шерстяную ткань рукава.
